FLB: Журналист Юрий Панков исследовал повседневную жизнь Луганска и его окрестностей во время перемирия. Жизнь без войны на войне. "Подозрительно послушные, тихие дети... Неулыбчивые женщины, одетые во что-то немодное двух-трёх летней давности. Осунувшиеся старики. Бездомные породистые собаки, сбившиеся в стаи. В субботний день на улицах малолюдно. На перекрёстках одиноко моргают светофоры, напоминая о давно забытых пробках и заторах. Не нужно никакой гражданской позиции, чтобы понять: случилась беда...

Когда сторонники действий Киева на Юго-Востоке говорят, что мирные жители гибнут, так как ими прикрываются ополченцы, это ложь. В городе вообще нет армейских частей. Изредка проезжают военные грузовики. Всё... А украинские военные тем временем методично обстреливают жилые районы, магазины, школы, кинотеатры, где никаких ополченцев не может быть в принципе.

Вопроса, почему местные идут в ополчение, даже не возникает…

Гостиница «Дружба», построенная в 1987 году в виде ступенчатой пирамиды, одна единственная, которая ещё принимает постояльцев. В соседнем «Луганске» нет ни отопления, ни постояльцев.

Гостиница «Дружба» в мирное время была излюбленным пристанищем гастролеров из России – музыкантов, певцов, а также «артистов больших и малых академических театров». Не многие из них стремятся приехать в ЛНР сегодня

Ещё из Москвы я несколько дней подряд названивал в службу размещения. Однако постоянно слышал, что свободных мест нет. Сколько бы я ни объяснял, что, дескать, журналист, что еду в командировку, что ненадолго, в ответ получал неопределенное «пока свободных номеров нет – звоните завтра». Решив, что, в конце концов, поселюсь в «Луганске» и буду спать одетым, я, тем не менее, по приезду в ЛНР сразу же пришел именно в «Дружбу». Строгая администратор Алла сказала, что попробует что-нибудь узнать. Долго выясняла, есть ли у меня аккредитация. Сделав копию моих рекомендательных писем от редакций московских газет велела немного погулять. А уже через час – когда я вернулся, купив всякие сим-карты и успев позвонить домой (дескать, все отлично, и я якобы в Новороссийске) – сообщила, что для меня есть номер. Думаю, она связалась с пресс-службой или ещё кем-то, кто мог знать о моем приезде.

Работа российских и иностранных журналистов, осуществляется в ЛНР на основании закона «О средствах массовой информации»

…Ни один журналист, приехавший в Луганскую Народную Республику, не может работать без аккредитации пресс-службы правительства. Не только не может, однако и не должен. Причина первая. В республике – военное положение. Над каждым, кто сегодня находится на её территории, висит угроза гибели – или при очередном артобстреле, или в случае прорыва линии фронта частями ВСУ. Осложнить положение в республике можно не только путём осуществления военных действий, однако и в результате диверсий изнутри. Организации со сказочным названием СМЕРШ здесь нет. Тем не менее, контрразведка и милиция работают исправно, периодически задерживая корректировщиков огня противника – молодых людей и девушек, какие под видом наивных дурачков фотографируют больницы, заводы, военкоматы. Фотографируют, скидывают фотки по электронке. А потом «оттуда» прилетают гаубичные снаряды. Резкий свист. Взрыв. Площадь перед церковью усеяна трупами и стонущими телами. При-ле-те-ло…

Самым страшным словом на Донбассе (даже в периоды «минских перемирий») является слово «прилетело»:

- У нас сегодня прилетело... И прямо на детскую площадку.
- Кто?...
- Старушка и две коляски...
- А у нас сегодня, Слава Богу, не прилетало... Последний раз – неделю назад. Прилетело и... в библиотеку Горького.
- Ох, мы боимся, что на рынок прилетит...

- Само не прилетит...

Место взрыва украинского снаряда на центральной площади Луганска напоминает о том, что целью ВСУ являются отнюдь не только военные объекты

Среди погибших – как защитники ЛНР, так и жители Луганска

Человек щелкающий фотоаппаратом или телефоном вызывает здесь нелишние вопросы – вы что, не местный? вы – турист? вам мало тех фоток, какие есть в интернете? Ах, вы журналист? Покажите, пожалуйста, аккредитацию.

Причина вторая… Собирать информацию можно, конечно, и в разговорах с бабушками на остановках, а можно и с мужиками в пивнушке. Однако только за этим в командировку на Донбасс и дурак не поедет. Вон, сколько беженцев по всей России разбрелось. Проводи опросы, не отходя от монитора, между пользователей ФБ, якобы живущих на Луганщине. Другое дело – встретиться с кем-то из ответственных работников правительства республики, с министром, директором завода. Без аккредитации и предварительного звонка из пресс-службы случиться такое, естественно, не может.

С руководителем пресс-службы правительства ЛНР Оксаной Чигриной

Вот, и в гостинице без аккредитации не селят...

Судя по всему, отель – для особенных постояльцев. Очень чистый. Войдя в номер, я ахнул. Огромная комната с гигантской двуспальной кроватью. Искрящаяся чистотой душевая. Халат, тапочки, стопка белоснежных полотенец. На стене – плазма. Холодильник. Диван, кресла. Богатые гардины на стене в два окна. С балкона открывается вид на дальнюю одноэтажную окраину города, «Каменный брод», расположившуюся на холме. Даже как-то неловко жить в такой роскоши, когда везде разруха и беда...

23.00 – комендантский час. Однако уже к 18.00 многие магазины закрываются. Людей на улицах становится все меньше. Кстати... Как-то с моим московским другом мы теоретизировали: «а чего это у них в городах нет ни затемнения по ночам, ни светомаскировки». Артем предположил, что при современных средствах наведения, gps и прочих новшествах все данные методы являются анахронизмом времен Великой Отечественной. А вот окна, – заметил тогда Артем, – и вправду надо крест-на крест бумажными полосками оклеивать, чтобы взрывной волной не повышибало...

Так вот все совсем не так.

К восьми вечера Луганск погружаются в серую темноту... Однако иллюминацию здесь не устраивают не по соображениям безопасности, а просто для экономии электричества. Украинская армия, «Правый сектор», «Айдар», и диверсионно-разведывательные группы основательно работают над уничтожением подстанций. В итоге многим предприятиям банально не хватает дневной энергии. Большинство из них работает теперь только в ночное время, когда город спит. На улицах изредка встречаются чёрные машины с красной горизонтальной полосой на кузове и большой красной буквой К, обведенной таким же красным кругом: «комендатура».

В первый же день я зашёл в небольшой супермаркет «Spar». Не оказалось крема для бритья. Дезодорантов совсем мало. Винный отдел ломится от ассортимента. Овощи дорогие. В переводе на рубли помидоры и груши – по двести целковых. Дешевый сыр – в пределах 200-250 рублей за кило. Колбасы и мясные деликатесы в пределах трёхсот. Однако в принципе есть всё. Просто небольшой выбор. А дешёвым это кажется по сравнению с Москвой. Для местных это очень дорого. Особенно, если учесть, что в окрестности разрушено большинство заводов. Деньги взять негде. Деньги – дефицит…

Продукты в луганском супермаркете “Spar” не по карману большинству местных жителей. Большинство товаров завозится с Украины

При выходе стоит большая корзина, куда покупатели при желании могут положить что-то из только что купленных товаров. Это для пенсионеров. А точнее – для стариков. Пенсионеров как таковых нет, равно как и самих пенсий, какие Киев здесь никому не выплачивает уже минимум полгода. Местные власти относительно недавно занялись этим вопросом.

...За холмами и одноэтажным микрорайоном, вид на какие открывается из окон моего номера, находится «Счастье». До недавнего времени это было всего лишь село, городская окраина в составе Жовтневого района города Луганск. Теперь это самостоятельная административная единица на территории, подконтрольной Киеву. Можно сказать: «Счастье не за горами». Про это «Счастье» здесь думают все, что там – в удалении каких-то десяти километров – находятся позиции киевлян. И если что-то прилетит, то... «Мы с вами это сразу услышим», – сказала вечерний администратор Ирина, когда принесла мне в номер чайник.

Вид на район «Каменный брод» - историческую часть Луганска. За этим холмом находится село «Счастье». В той стороне дислоцируются части Правого сектора. Оттуда, со стороны «Счастья» ждут беды – обстрелов из гаубиц или «Градов»

Вид из окна гостиницы «Дружба». Многоэтажная жилая (слева) новостройка хранит следы обстрела из дальнобойного оружия

На пути к Счастью

А почему я, собственно, здесь оказался?

Однажды я прикинул, что ежедневно полтора-два часа провожу перед компьютером, зачитываясь новостями о происходящем в Киеве и Новороссии, попутно расплевываясь со своими старыми друзьями. Тупо умножил на двенадцать. Получилось, что за год, прошедший после Майдана, я высидел перед монитором около месяца. А толку – чуть. Короче, решил самоорганизоваться и двинуть на Юго-Восток. Никаких командировочных заданий от московских редакций брать в дорогу не стал. Ограничился письмами от Агентства федеральных расследований FLB.ru, газеты «Совершенно секретно» и от нового армейского журнала, который замыслил Станислав Говорухин.

Обсудить план действий было особенно не с кем, и поэтому, как вскоре выяснилось, подготовился я к этой поездке плохо. Первый же таксист на ростовском вокзале надул меня, как ребёнка. Я договорился, что он отвезет меня прямо в Луганск. Однако, подъехав к КПП «Изварино», он резко заявил: всё, дальше, Юра, езжай на маршрутке или на другом такси. Я на ту сторону не езжу. Содрал шесть тыс.. А всю дорогу был таким «собеседливым»...

…Очередь в Изварино была для меня шоком, кошмаром и ужасом. Передо мной стояло человек двести. Это были очень уставшие, бедно одетые мужчины и женщины, молодые и старые, некоторые еле стояли на ногах. С тележками, рюкзаками, сумками и пакетами, заполненными продуктами и хозтоварами – печеньем, мылом, пачками стирального порошка. У некоторых я видел канистры с бензином.

От возникшего напряжения у меня заболела голова, во рту стало сухо, возникло давно забытое ощущение похмелья... Сесть негде. Никаких скамеек. Туалета также не видно. В какой-то момент мне стало совсем дурно, что я вспомнил, что не взял из Москвы загранпаспорт. «Кто его знает, вдруг потребуют? – закрутилось в голове. – Всё же в другое государство отправляюсь». Уже прикидывал, как придется возвращаться в Ростов и оттуда – в Москву. Потом – снова на поезд. И опять на такси до Изварино …

Когда я подходил к воротам контрольно-пропускного пункта, людской поток за моей спиной уже вытянулся метров на триста. Пограничники запускали человек по десять-пятнадцать. Люди стояли на тротуаре, а рядом, выпуская облака выхлопного газа, медленно двигался общественный и личный транспорт с украинскими номерами. У некоторых машин на номерах был изображен флаг ЛНР… Проследовали два автобуса «Москва-Луганск». В одном из них было много детей с родителями – ездили на каникулы в Россию.

Наверное, чтобы не томиться в этой веренице людей, стоило сразу пройтись вдоль легковушек и найти водителя, которой согласился бы перевезти меня через границу. Однако делать это пришлось бы под измученными взглядами из очереди. Я понял, что для меня это будет невыносимо. Легче постоять, терпя вместе со всеми.
…Из ворот, навстречу стоящим в очереди к КПП, то и дело выходили люди, направлявшиеся в обратную сторону, из Луганска в Россию. Однако выглядели они заметно свежее и здоровее. Это производило удивительное впечатление… Большинство из них было налегке. Некоторых то и дело окликал кто-то стоящий в очереди. И тогда они бросались друг к другу, обнимались, не скрывая и не стесняясь слёз.

Передо мной стояла немолодая пара. Женщина в чёрном пальто и синем вязанном берете. Рыжий мужчина лет пятидесяти, с красным лицом, в кожанке нараспашку. Его глаза блестели. Чувствовался перегар. Я начал задавать вопросы, какие приходят в голову каждого, становящегося в очередь. «Вы крайние?» «А надолго эта очередь?». Вопросы были глупыми. За моей спиной не было никого и ничего кроме бескрайней ростовской равнины. Стоять в очереди, казалось, придется неделю… Однако рыжий пребывал в говорливом настроении: «Да мы сами ничего тут не знаем. Уехали ещё в августе. Все побросали. Вот, теперь возвращаемся. Неизвестно куда. У вас закурить не найдется?». Я протянул пачку. Женщина, видя, что мужик сейчас начнет дружиться, зашипела: «Замолчи. Стой и молчи». Мужик виновато сделал шаг в сторону, чтобы, вроде как, не дымить на людей. Однако уже через минуту увидел кого-то выходящего с той стороны границы и заорал: «Ан-дрю-ха!». К нему тут же подлетел такой же краснолицый, однако одетый аккуратно. Они начали обниматься. Женщина всхлипывала. Я прислушивался. Из разговора следовало, что оба работали на одной шахте под Луганском. Когда началась война, у «Андрюхи» болела тёща, и он оказался перед необходимостью пересидеть все данные месяцы в доме, периодически во время обстрелов, таская на себе в подвал и тещу, и жену с ребенком, и собаку, и трёх кошек. Главное – не забыть мобильники, чтобы, если засыпет, хоть как-то сообщить о себе. Шахта всё это время стояла. Воду из неё не откачивали. В январе началось оживление. Работа возобновилась. Платят, правда, мало и с задержкой. К тому же на днях украинцы подорвали железную дорогу и теперь ни уголь вывезти, ни лес доставить: укреплять своды в забоях нечем… Сюда он приехал, чтобы закупиться продуктами на рынке, и через несколько часов вернуться в Луганск. «Игрушку для внука надо не забыть».

Изваринский КПП работает круглосуточно. Фото – со стороны территории Луганской республики

Многие теперь так ездят. Особенно из Краснодона и Луганска: вся дорога до российской границы занимает не больше часа на автобусе…

Мой знакомец рассказывал Андрюхе, что поехали они с женой к родне в Воронеж. Встретили их там поначалу сердечно. Однако на работу нигде не принимали. Он пару раз стоял на раздаче рекламных листовок. Жена месяц просидела консьержкой в каком-то элитном доме. Однако её вскоре заменили на женщину из Средней Азии. С родней разладилось. Перемыкались, а теперь решили вернуться домой. Под Луганском у них есть огород, где сейчас можно хотя бы картошку посадить. К тому же с прошлой осени много чего в земле осталось – целый неубранный урожай. Несколько ведер лука можно наковырять. А ему самому на крайний вариант можно пойти в армию. Он ведь ещё по срочной служил в артиллерии. Наверное, возьмут.

Позади меня в очередь встала дамочка с сыном лет четырнадцати. Они производили впечатление людей, у которых все более-менее… Паренёк все время бегал считать, сколько человек осталось до проходной, а маман тем временем с кем-то громко говорила по телефону про какого-то Эдика, у которого есть дом в Свердловской области. При этом она постоянно доставала зеркальце, пудрила нос и пшикалась туалетной водой. Это зрелище, как минимум, забавляло.

Все, проходившие в погранзону, уже на входе предъявляли паспорта – синие, с трезубцем. Люди ехали к себе домой, а я – к ним «в гости».

Очередь раздваивалась к двум кабинкам, в которых сидели девушки-пограничницы. Они внимательно разглядывали лица подходящих, сверяя с фотографиями в паспортах. Стало понятно, что именно эта процедура занимает больше всего времени. Больше, чем обычно. Одно дело пограничный контроль в международном аэропорту Шереметьево, где граждане выглядят как новенькие, а другое дело тут, когда въезжающие, может быть, уже несколько месяцев не спали и не ели по-человечески. И не похожи на самих себя. Женщинам некстати приходилось снимать головные уборы, всякие там шапочки и платки. Некоторые начинали причесываться – без зеркала, кое-как. Пограничницы, насмотревшиеся тут всякого, были привыкшими. Никого не поторапливали. Строгости не проявляли. Одна из этих двух показалась мне более приветливой и я перестроился в очередь, которая направлялась к её кабинке.

«Если начнет требовать загранпаспорт, буду говорить, что у меня есть спецзадание, о котором могу рассказать только её начальству», – жестко заявил я самому себе, вспомнив, как поступают герои детективов. А чего ещё оставалось?… Болела спина, тянул рюкзак. Все время казалось, будто я что-то забыл или потерял. То и дело проверял мобильник, ощупывал деньги во внутреннем кармане пиджака. Нервно перебирал письма на бланках редакций с просьбой к руководству ЛНР оказать мне содействие в сборе материала для публикации.

Рыжий перегарный мужчина о чём-то спорил со своей женой. Дамочка с духами продолжала трепаться по телефону даже в метре от пограничников. У кого-то разлилась канистра с бензином и все забегали в поисках уборщицы. Громко хлопала дверь долгожданного туалета.

«С какой целью направляетесь?», – спросила меня улыбчивая пограничница. Данный вопрос показался мне конструктивным. Стало немного полегче. В ответ молча протянул ей редакционные письма, положив сверху то, на шапке которого было написано «Совершенно секретно». Пограничница расхохоталась, потом строго поизучала мою физиономию и протянула паспорт. «Можно идти?» – не веря своему счастью, спросил я. «Конечно, мужчина! Проходите, не задерживайте», – захихикала дамочка сзади.

Не успев сделать и нескольких шагов к стоявшей поблизости скамейке, где-то в глубине рюкзака загудел мобильник. «Как дела? Ты уже?»… Это оказался друг, который словно читал мои мысли. Он был одним из немногих в Столице России, кому я сказал, что еду в Луганск. «Все окей, перезвоню», – и, на ходу застегивая рюкзак, помчался к луганскому погранпосту. Здесь оставалось лишь просто предъявить паспорт. Пограничниками были люди в той уже хорошо узнаваемой форме, которая примелькалась в телевизионных репортажах из Новороссии.

Всех, выходящих с нейтральной территории, встречает здание с огромной вывеской. Ничего удивительного, окажись тут «Военторг». Однако это был Duty Free…

Миновав границу, я ощутил странное волнение. Наверное, это знакомо каждому... Где-то далеко, не дай Бог, захворает близкий человек. И душа рвётся. А приедешь к нему и – совсем другое дело. Хоть и тяжело, однако уже как-то и легче... Отстояв несколько часов на изваринском пропускном пункте, и, наконец, всё же пройдя на территорию Луганской республики, я чуть не разревелся от какого-то странного счастья. Не ожидал от себя такого... В тот момент, почувствовал себя самым счастливым человеком.

А самыми несчастливыми в это время были, наверное, жители села Щастя, находящегося километрах в ста от Изварино. Там стоял «Айдар», Нацгвардия. Оттуда в любой момент могли прилететь ракеты и артиллерийские ракеты. «Щастя» стало синонимом «Нещастя».

* * *

В ста метрах от границы стоят многочисленные такси и маршрутки. За билет до Луганска берут тридцать гривен. Со спокойным сердцем усаживаюсь на заднее сидение. Через несколько минут по соседству приземляется дамочка в духах, с мобильником и сыном. Машина трогается, водитель включает радио, из динамика раздается: «Мой адрес не дом и не улица, мой адрес Советский Союз»… Елки-палки! Ну, как специально!

На горизонте крутятся крылья ветровых электростанций.

Расстояние между от границы России до Краснодона - 11 километров. Летом прошлого года, когда здесь шли бои, Краснодон фактически стал последним рубежом. Во время ожесточенных перестрелок украинские снаряды взрывались во дворах жителей Ростовской области

Едем через Краснодон. На остановках и заборах – самодельные надписи: «Россия!» «Слава ополченцам, нашим защитникам»... Много домов, на стенах которых сохранились выбоины от обстрелов. Школа имени Сергея Тюленина. На здании – уже выцветший транспарант «70 лет Молодой гвардии». Именно здесь все это и произошло … Краснодон освободили в феврале сорок третьего. Однако к тому времени никого из молодогвардейцев уже не осталось в живых. Весь январь шли аресты и казни подпольщиков. В конце месяца оккупанты частью живыми, частью расстрелянными сбросили в шурф более семидесяти человек, между которых были как молодогвардейцы, так и члены подпольной партийной организации. Олега Кошевого и Любовь Шевцову расстреляли девятого февраля в городе Ровеньки. Своими жизнями они заплатили тогда за освобождение от фашизма.

Стены зданий и заборов Краснодона и Луганска пестрят самодельными надписями. «Спасибо ополченцам, нашим защитникам»

То слева, то справа виднеются пирамиды терриконов… На остановке – надпись: улица Каховского. А у меня в Столице России – Каховка.

Поля чернеют воронками от взрывов. Снаряды и ракеты прилетали сюда ещё осенью со стороны луганского аэропорта, находившегося в руках ВСУ. Диких разрушений – видимо невидимо. В том числе таких, о какие наши СМИ даже не сообщают. Из земли, в десятке метров от проезжей части, торчат какие-то белые трубы, столбики. Я сначала принимаю их за какую-то специальную разметку местности... Типа «Кабель. Не копать». В данный момент раздается голос дамочки справа: «А это неразорвавшиеся ракеты».
«В каком смысле?»
«В прямом, мужчина, в прямом»…
Ракеты? Да, ракеты… Неразорвавшиеся снаряды, мины… Придумать невозможно! Вот так всё близко.

Сын моей соседки словно ждёт повода и сходу начинает рассказывать, как страшно было летом и осенью, как ему пришлось с родителями уезжать в Ростовскую область к бабушке, потеряв в итоге два месяца школы. Показывает на сожженные магазины. Целые сельские улицы, разутюженные танками.

Целые сельскохозяйственные районы Луганщины в результате военных действий стали непригодными для земледелия

«А вы откуда?» «Из Москвы?» «Вы журналист?» (На журналистов из России здесь надеются едва ли не так же, как на ополченцев). «Я смотрел телевизор. Почему у вас не рассказывают, как нас здесь убивают? Напишите про это в газету».

При слове «Москва» маршрутка оживляется и пассажиры хором начинают что-то говорить, показывая мне одновременно в разные стороны: «А вот там, – взмах в сторону севера – в районе Новосветловки до сих пор стоит нацгвардия…».

«И что с того? – спрашиваю я. – Сейчас же перемирие!»

«Им плевать на перемирие. А Россия нас признает?»

Я молчу. Мне не по себе. Стараюсь не смотреть в глаза паренька, который к своим четырнадцати годам уже пережил столько, что хватит на иного старика. Он никогда не был нигде дальше Ростова, однако почему-то верит, что только на Россию и можно надеяться. И сейчас для него я и есть та самая Россия. Не знаю, чем могу ему помочь. Наверное, только тем, что сейчас здесь, вместе с ним.

От Изварино до Луганска – рукой подать: километров восемьдесят с небольшим. Однако маршрутка едет медленно, шоссе изуродовано разрывами украинских снарядов. Иной раз, вроде бы, можно съехать на уцелевшую обочину, однако водитель не рискует: метр влево, метр вправо – растяжка, щелчок, взрыв.

Село Хрящеватое, пригород Луганска. В результате обстрелов и уличных боев село уничтожено на 40 процентов

Урожай прошлого года на Юго-Востоке погиб. Почти как в 1941 году... Про озимые, естественно, в ту пору никто особенно не думал. А для того, чтобы провести нынешнюю посевную на территории только ДНР, надо уже сейчас, в марте-апреле, разминировать минимум пятьсот гектаров сельхозугодий. А сколько на Луганщине – одному Богу известно.

Соседка благоухает смесью «Живанши» и чего-то табачного, всё больше и больше наваливаясь на меня, когда маршрутка кренится, объезжая очередную воронку. По радио поет Юрий Антонов: «Летящей походкой ты вышла из мая…»

Когда просыпается гражданская позиция

… В купе вагона поезда, следовавшего из Москвы в Ростов, я вошёл за пять минут до отправления. Там уже было жарко. На столе валялась копченая курица, обернутая в фольгу и соленые огурцы. Дребезжали рюмки. «Добро пожаловать к нашему столу», – весело прокричали соседи. «Водочки?»…

Я поблагодарил и вышел в коридор. Поезд прибывал в половине седьмого утра и в дороге, честно говоря, хотелось просто отдохнуть и помолчать. Моими соседями оказались двое ростовчан, парни лет сорока. Бизнесмены. И молодой офицер, преподающий в Краснодарском высшем военном авиационном училище, на авиабазе в Кущевке.

Офицер к застолью не присоединился, как и я. Зато все дорогу развлекал историями из жизни лётчиков истребителей и штурмовиков. Рассказывал, как хорошо он зарабатывает и «уже взял квартиру по ипотеке».

Потягивая водочку, бизнесмены рассуждали о прелестях жизни, про горнолыжные курорты Домбая, куда они ездят на выходные, про безумно дорогие подъемники на Красной поляне.

«Вот ты, штурмовик, – обратился один из них в какой-то момент к пьющему чай летчику, – рассказываешь, что на одной заправке можешь долететь чуть ли не до Урала. – Ха! А вот я, в июле прошлого года совершил геройский поступок. Один раз в субботу мы с женой и сыном ни свет – ни заря выехали из Ростова. Часов в одиннадцать позавтракали в Ейске и искупнулись в Азовском море, а в пять вечера уже обедали и грели пузо на черноморском побережье, недалеко от Анапы. Могли бы к ночи поспеть обратно в Ростов и поужинать у себя на участке. Гы-гы-гы… И также – всего лишь на одной дозаправке. Гы-гы-гы. А знаешь, штурман, почему? Потому что у моего сто двадцатого – два бака. Гы-гы-гы. Да нет, это я шучу. Просто у нас, старик, страна маленькая. Верно, Леха?», – обратился он к своему корешу. И они оба заржали.

Вот тут я, как говорится, не мог пройти мимо…

«Послушайте, мужики,– спросил я. – В хорошем месте вы живете – все под боком. А вы в Луганске не были?».
Мужики замолчали. Выпили.
- А что?
- Да, вот, говорите, что страна у нас маленькая... Не пробовали на Донбасс сгонять? Там также, вроде бы, можно на лыжах кататься. С терриконов.
«А подъёмники там есть?», – усмехнулся Леха, свесив голову со второй полки.
«Да, помолчи ты, – оборвал его говорливый. – … нет, мы там не были. А вы что, туда?»
- Просто желал спросить. Вы же как-никак местные. Все под боком. Может, бывали?
- Нет, мы не местные, мы ростовчане. До Луганска от нас далеко. И потом туда сейчас не проедешь. Вы что, не знаете?
- Неужели?
- Именно. Не проедешь. Туда сейчас знаете, кто ездит?
- Слышал.
- То-то и оно. Туда так просто никто не ездит.
- Я не знал. А беженцев у вас в Ростове много?
«Сейчас уже мало,– раздался сверху голос Лёхи. – Бог миловал. Поразъехались в основном. А то летом и осенью столько их было! Зае…и всех».
«Правду говорит,– закивал говорливый сосед. – Хохлы передрались между собой. Одни другим задницу надрали, и те, которых отымели, решили теперь у нас поживиться».
«Работать, суки, не хотят», – выкрикнул Лёха.
- Это нация такая. Нация у-р-р-р-родов.
- Да там же русские – через одного?
- Видели мы этих русских беженцев. Лодыри. Им Россия пособия выплачивает, а они даже в электричках за проезд не платят.
- Да вам-то какая печаль? Ну и пусть не платят. Вы представляете, что данные люди пережили?
- А знаете, что мы через них пережили? Я вам сейчас расскажу. Вот у моей матери есть соседка. Одинокая старая тётя Катя. Так вот она у себя на даче укроп выращивает…»
«Не укроп, а укропов», – расхохотался Лёха.
«Заткнись, падла, а то я тебе больше не налью», – начинал злиться мой собеседник.
- Короче говоря, ходит тётя Катя этим самым укропом на перекрёсток торговать. Рядом с автобусной остановкой. И вот сидит она однажды… Это мне мать рассказывала. Она выдумывать не будет!... И лежат, короче, перед ней на газетке пучки укропа. Чего она с него заработает-то? По тридцать рублей-то за пучок.
«За пучок… За пу-чок… у-к-к-ро-пов! А-а-а-а-а…», – закатился в истерическом хохоте дурень сверху.
«Су-у-ука!» – заревел первый. Да так громко, что внимательно слушавший нас авиатор, облил себя чаем.

Следующие пять минут все купе дрожало от такого мата и истошных криков, что соседи были вынуждены позвать проводника. В итоге оскорбленный Лёха ушёл в вагон-ресторан, а полупьяный сосед, вытирая полотенцем потную физиономию закончил историю.

«И вот, значит, сидит она со своим укропом... И тут подходит пацан, лет десяти... И говорит: «Тётенька. Я с Донбасса. Мы совсем бедные. У нас нет денег. Мне мамка сказала, чтобы я подошёл к вам и попросил немного. Дайте мне пучок». Ну, тетя Катя растерялась. А потом говорит ему: «Слушай, ты пойми, я тетенька старая, у меня пенсия маленькая. Эдак у меня один попросит, потом – второй, третий. А на какие же деньги я буду кушать? Так скоро я сама стану бедной, как вы, беженцы. Пойди, скажи мамке, что укроп у меня недорогой, дешевле, чем у армян, на рынке. Возьми у неё тридцать рублей и купи у меня». Так прикиньте, чего это малец учудил!… Отошёл в сторону, шагов на десять и заорал: «А-а, ты, москалька поганая! Смотри, придут скоро сюда и всех вас нищими сделают. Гады, москали». И удрал… Вот так, уважаемый. Вот такие данные беженцы с Донбасса. И не надо мне говорить, что им надо помогать. Они и так уже ярмом сели на на шею нашего государства. А вы их своими разговорами только развращаете».

«А что не так? – спрашиваю. – Все точно сказал пацан, если не спутала ничего ваша тётя Катя. – Вы и ваша Ростовская область следующими будете, если завалят Новороссию».

«Это как?»

«Да очень просто. Прилетали ведь к вам уже с той стороны украинские ракеты? Прилетали. Прошлым летом – когда украинская армия стояла под Краснодоном… Однако не дали им тогда там закрепиться. Отогнали за Луганск. А знаете что случится, если Изварино уже по-настоящему станет последним рубежом для Луганской республики? Кладбищами начнёт покрываться Ростовская область – вместо противотанковых ежей тут кресты стоять будут. А вы побежите на Домбай и Чегет. Вас там давно поджидают! Однако уже без лыж. И вряд ли два бензобака помогут…».

Насупился мой собеседник: «Ладно-ладно, не горячитесь. Мы не на Домбай, а к вам в Москву ломанёмся. Повыгоняем там москвичей отовсюду. Зажрались вы порядочно».

С последним я спорить не стал. Зажрались.

Расстрелянный город

В итоге добираюсь в Луганск лишь к четырнадцати часам. А ведь в Ростове-на-Дону я был уже в половине седьмого утра. На дорогу ушло семь часов. Потом уйму времени трачу на поиск и покупку сим-карт. «Все планы и виды на жизнь давным-давно отменены» – грустно говорит продавец. Парню лет двадцать пять... Грустный город, в котором живут грустные люди с грустными глазами. Я такое вижу впервые. Есть какое-то молчаливое понимание, что все ненадежно и неустойчиво. И об этом лучше не говорить.

Остатки торгового центра «Эльдорадо» на улице Оборонная в Луганске

На маршрутке проехал через весь город до больницы и – назад. Мимо всех этих бесконечных разрушений вдоль по улице Оборонная. Сплошь и рядом, как специально, ракеты попадали в автосалоны – «Форд», «Субару», «Рено», «Фольксваген»... Разгром автоцентров – занятие не только варварское, однако и откровенно глупое. Вызывает ненависть к действиям ВСУ не только у простых жителей Луганщины, однако даже у той публики, которая побогаче.

Обстрелам подвергаются дилерские и торговые центры крупнейших мировых автопроизводителей

Дороги здесь за полгода бомбардировок и обстрелов превратились в полигоны. Про бензин лучше не вспоминать. Его или нет, или - пятьдесят рублей за литр. Автомоек не видать. Все популярнее становятся пункты разбора автомобилей…Похоже, основная масса владельцев современной импортной техники постаралась от неё вообще избавиться, пересев на старинные «Дэу» и «Хюндаи». Однако самыми популярными становятся, конечно же, Т-72.

Танк «Т-34», освобождавший Луганщину в 1943 году

Кстати о танках. Километра через два после въезда в город со стороны Краснодона на постаменте стоит тэ-тридцать четверка, освобождавшая Луганск в сорок третьем году. Недалеко – истребитель МиГ-19. Данный район называется «ВВВАУШ» – аббревиатура от названия: Ворошиловоградское высшее военное авиационное училище штурманов имени Пролетариата Донбасса. Район сильно пострадал во время прошлогоднего наступления украинской армии. Обстреливали и территорию училища, и прилегающие жилые кварталы. Однако повыбивать стекла в пустых классах, а также испортить спортивную площадку, – для украинских офицеров и генералов, надо полагать, большая военная удача, за которую полагаются медали и отпуск на родину. Возможно. Хотя ни один курсант, конечно, не пострадал. Да и не мог пострадать. Так как, во-первых, учебное заведение перебазировалось на территорию киевской Украины. А, во-вторых, в ЛНР нет Военно-воздушных сил и, соответственно, их подготовкой никто здесь не занимается.

Следы артобстрела центральной библиотеки имени Горького. Луганская областная универсальная научная библиотека была основана ещё в конце 19 века как земская библиотека-читальня. В годы Отечественной войны эвакуировать библиотеку не успели – то, что немцы не смогли вывезти, то они сожгли до тла... После освобождения Луганска, в феврале 1943 года, библиотеку сразу же начали восстанавливать. Пополнили десятками тыс. книг из обменных фондов других библиотек страны. Перед библиотекой – памятник безымянному автору «Слова о полку Игореве».

На улице раздают георгиевские ленточки. Две девушки и два парня лет двадцати. Видя, что я фотографирую следы обстрела здания на Оборонной улице, быстро подходят. «А вы случайно не из Москвы? Вы журналист?». Спрашивают, что я думаю о судьбе «лётчицы» Савченко.

«А-а.. Сходу не скажу. Вообще-то я о ней не думаю», - невозмутимо.
Ребята растеряны. «Как же так? Она же причастна к гибели российских журналистов».
Говорю, что надо дождаться суда, посмотреть обвинения, какие ей предъявят, и доказательства вины. А также – что со своей стороны сформулирует защита, адвокаты.
Молодые люди, возмущенные моей а ля толерантностью, начинают закипать.
- А как вы относитесь к тому, что её могут отпустить ещё до суда?
- Это вряд ли. Благодаря правозащитникам дело уже приобрело политический характер и теперь её ждет суд.
- И что? Суд может снять обвинение?»
- Сомневаюсь. Сборы подписей в защиту Савченко, всякие заявления лидеров российской оппозиции только усугубляют её положение. Мне кажется, что ей светит срок.
Молодые луганчане облегченно выдыхают. Москвич оказался не полным отморозком….

«Вы же знаете, – рассуждают они, – что прокуратура сообщала о невиновности в гибели российских журналистов, и теперь хода назад нет. В противном случае это будет плевок в самих себя, и в российскую журналистику: или следователи у вас, в Столице России, бестолковые, или прессу у вас ни во что не ставят...»

Активисты молодежных движений ЛНР убеждены, что Россия должна признать их республику

* * *

Пресса… В конце 80-х и начале 90-х в московские редакции только и думали, кого бы отправить в Тбилиси, Вильнюс или Ригу, чтобы собрать и опубликовать материал о КПСС и о советской армии, на штыках которой держится Советский Союз. Никаких денег не жалели, чтобы командировать журналистов и показать, как сражаются «порабощенные народы СССР» за свою независимость. Американская телекомпания платила одному моему