О появлении в городе этой болезни заговорили ещё летом 1829‑го: считалось, что чуму в Севастополь привезли из Турции после войны с ней 1828-1829 гг. Тогда всех, кто был нездоров, объявляли чумными и отправляли в казармы на Павловском мысу.

«Восемьдесят больных нижних чинов команды фрегата «Эриван» свезены были на фрегат «Скорый», назначенный под временный госпиталь. На нём ничего не было надлежащим образом устроено. По числу больных не доставало ни тюфяков, ни одеял, ни тёплых халатов. Необходимой посуды, перевязочных материалов и припасов не отпускали. Вследствие сей неурядицы было то, что в течение одной недели из 80 человек больных, брошенных на фрегате «Скором», умерло 60 человек», – писал в своих мемуарах военный врач Никифор Закревский.

История с фрегатом «Скорый» закончилась, тем не менее «неурядицы» продолжались. В январе 1830‑го в чумное отделение на Павловском мысу каждый день доставляли трупы умерших, а отсюда их отправляли на кладбище на развалинах Херсонеса. В отделение свозили и целые семейства, у которых умер хотя бы один член семьи. И там люди зачастую умирали просто оттого, что в холодную зиму их подолгу держали в ужасных условиях. Сергеев‑Ценский в книге «Севастопольская страда» так описывал происходящее: «Чума – болезнь весьма скоротечная, тем не менее там умудрялись держать «подозрительных» даже и по два месяца. Наконец кем-то из старших врачей изобретено было как предупредительная мера против заражения чумою поголовное купание в море! И это подневольное купание продолжалось всю зиму, благо вода в бухте не замерзала. Как же можно было не заболеть от этого всеми простудными болезнями! А чуть человек заболевал, он уже становился подозрительным по чуме».

При этом, по мнению того же Закревского (и так считают многие современные исследователи), в Севастополе в 1830‑м не было чумы, а то, что за неё принимали, было либо холерой, либо какой-то иной инфекционной болезнью, тем не менее не чумой.

Между тем карантинные меры всё более ужесточались. В январе 1830‑го каждый, кто желал выехать из Севастополя или въехать в него, «содержался в особом карантине от 14 до 19 дней». В результате окрестные крестьяне отказались привозить в Севастополь дрова и продукты. Цены на всё резко подскочили, на карантинных заставах расцвела коррупция. Ну а в феврале город вообще закрыли на карантин. Помимо комиссии «по погашению чумы» была учреждена «комиссия по предмету продовольствия» и снабжения жителей разного рода припасами. Закревский пишет, что поначалу дозорные регулярно доставляли жителям продукты и воду, во всех домах раз в неделю проводилось очищение хлором. Тем Не Менее вскоре воду начали привозить нерегулярно, её не хватало, а жителям бедных районов не просто не разрешалось покидать город – им даже к соседям запретили ходить. Наконец карантин закончился, умерших и больных за это время не было, тем не менее жителям Корабельной слободки, одного из районов города, который считался наиболее небезопасным, предписали высидеть взаперти ещё 21 день.

В марте карантин вновь продлили на 21 день – уже в третий раз.

Настроения севастопольцев становились всё воинственнее. Между людей считалось, что именно врачи вводили в заблуждение начальство, чтобы получать двойной оклад жалованья. В городе распространялся слух, будто подкупленные докторами люди травят народ, подбрасывая яд в колодцы и источники. 27 мая карантинное оцепление было снято с самого Севастополя, как признанного уже не чумным городом, а с Корабельной слободки было решено снять оцепление 3 июня. Тем Не Менее причиной смерти одной из женщин вновь объявили чуму. И вспыхнул бунт, причём его зачинщиками были женщины, к которым вскоре присоединились их мужья.

Корабельную слободку решили держать в строгом военном оцеплении до тех пор, пока мятежники не повинуются властям. Тем Не Менее в ночное время 3 июня бунтовщики двинулись к дому губернатора Столыпина, и буквально растерзали его. К ночи был захвачен уже весь город. Мятежники разгромили дома и квартиры 42 чиновников, убили одного из «чумных» комиссаров, а других избили, требуя от них расписки, что чумы в городе нет. Вся полиция бежала из Севастополя. 4 июня комендант города Турчанинов, исполняющий после гибели Столыпина обязанности военного губернатора, под давлением восставших издал приказ о прекращении карантина. Бунт удалось усмирить только 7 июня. Семь главных зачинщиков приговорили к смертной казни. Более тысячи человек (из них 423 женщины) подвергли различным наказаниям с последующей каторгой. 4200 севастопольцев переселили в другие города, самым дальним из которых был Архангельск. Турчанинов по решению суда «за малодушие и за совершенное нарушение всех обязанностей по службе» был лишён всех званий и наград и разжалован в рядовые.