В связи с дискуссиями в связи со столетием Февраля и Октября 1917 года
любопытным представляется материал, опубликованный на ресурсах движения
"Суть времени" и перепечатанный на портале "Краснодарская
правда". Анализирую политику властей Краснодарского края по возрождению казачества
авторы обращают внимание, что региональными властями напрочь игнорируются
традиции красного казачества и насаждают, в том числе и сепаратистские традиции
белых казачьих объединений. В этой же струе и "Ленинопад"
на Кубани при губернаторе Ткачеве и антикоммунистические инциденты в ходе
думских выборов, когда власти собирали массовки под требованиями к КПРФ
покаяться за "голодомор на Кубани" и расказачивание. В связи с
не утихающей на бандеровской Украине кампанией о необходимости возврата
Украине территории Краснодарского края "завихрения" в политике
кубанских властей могут играть на руку попыткам подорвать
территориальную целостность России.
Конструируемая на наших глазах идентичность
современного кубанского казачества содержит деструктивные элементы, связанные с
накаленным антисоветизмом и сепаратизмом, отмечают авторы аналитического материала.
Возрождаемая идентичность кубанского
казачества и угрозы территориальной целостности России
С конца 1980-х годов в Краснодарском
крае активно идёт возрождение кубанского казачества. За более чем четверть века
данный процесс приобрел качественно иной характер, перерос из активности
отдельных кружков «любителей истории» до создания реестровой военизированной
структуры, насчитывающей около 45 тыс. человек и поддерживаемой местными
властями. Речь идёт о Кубанском войсковом казачьем обществе или Кубанском
казачьем войске (ККВ).
Сразу сделаем существенную оговорку. Мы
с уважением относимся к возрождению казачества (и связанных с этим
возрождением традиций) при условии, что данный процесс направлен на укрепление
российской государственности, сохранение гражданского мира и согласия в нашей
многонациональной стране.
В течение нескольких столетий
представители этого военно-служивого сословия проявляли героизм при защите
нашего Отечества. И если «возрожденное казачество» в качестве своих
главных целей ставит служение России и несение воинской службы, то это не вызывает
никаких вопросов.
Нельзя отрицать, что в процессе
возрождения кубанского казачества и деятельности, которую ведет Кубанское
казачье войско, присутствуют позитивные черты. Особенно в той части, которая
касается воспитания молодого поколения в воинских традициях, с присущими этим
традициям нравственностью и патриотизмом. В некоторых сферах, таких как
контроль за общественным порядком, кубанское казачество оказывает существенную
помощь местным силовым органам в условиях, когда во многих южных регионах России
существует потенциальная угроза террористических актов.
Представители Кубанского казачьего
войска стремятся поддерживать статус защитников традиционных ценностей нашего
общества и позиционируют себя как главную патриотическую силу, являющуюся, по
их словам, «хребтом российской государственности» на юге России.
Однако процесс возрождения казачьих
традиций выявил и некоторые тревожные тенденции.
Сегодня развитие кубанского казачества,
на наш взгляд, является процессом, который идёт не столько «снизу», сколько при
активном подталкивании «сверху» — местными властями.
Невооруженным глазом видно, что часть
краевой элиты с помощью возрождения казачества пытается заполнить тот «вакуум
идентичности», который образовался в нашем обществе в последние десятилетия. «Кубанская
казачья идентичность» формируется очень активно. Более того, краевое
руководство прямо говорит, что возрождаемое казачество должно быть «хозяином»
на Кубани.
И большую тревогу вызывает то, что
построение «кубанской казачьей идентичности» (или особой «кубанской
идентичности» как таковой) осуществляется с использованием таких структурных
элементов, какие в случае политического кризиса (и возможного паралича
федеральных властей) могут сыграть на обособление региона и разрушение
российской государственности.
Назовем разрушительные структурные
элементы конструируемой краснодарскими властями казачьей идентичности.
Структурный элемент № 1 —
одобрение и продвижение тезиса, согласно которому «казаки — это отдельный
народ», имеющий особое право «на свою исконную территорию».
Структурный элемент № 2 —
опора процесса возрождения кубанского казачества на исторические прецеденты,
несущие в себе угрозу гражданскому миру и территориальной целостности России.
Прежде чем рассмотреть проявление данных
структурных элементов в общественно-политической жизни Краснодарского края,
обратимся к истории кубанского казачества.
Краткая историческая
справка о кубанском казачестве
Слово «казак» переводится с тюркского
как «удалец», «вольный человек». Согласно историческим источникам, с
XIV века казаками назывались «вольные люди, работавшие по найму… и несшие
военную службу».
В XV–XVII вв. в связи с усилением
феодальной эксплуатации и национальным гнетом происходило массовое бегство
крестьян и посадских людей на южные и юго-восточные окраины Русского
государства. В результате вдоль рек Днепр, Дон, Яик и их притоков
поселились «вольные люди», называвшие себя «казаками». Тяжелые условия жизни
превратили их в военные общины. В дальнейшем Российское государство стало
использовать данные общины для обороны государственной границы, создав в начале
XVIII века специальные «казачьи войска». Уже на этом этапе казачество
стало превращаться в особое сословие со своими сословными привилегиями, начало
получать от правительства землю на условиях поместного владения и жалование.
Первые довольно крупные казачьи
поселения на Кубани появились во второй половине XVII века. Сюда, на
окраину огромной страны, бежали казаки-старообрядцы с Дона под
предводительством атаманов Л. Маныцкого и С. Пахомова.
Следующей генерацией казаков, попавшей
на Кубань, были так называемые «некрасовцы», бежавшие с Дона после разгрома
казацкого Булавинского восстания в 1708 году. Группа названа по фамилии её
лидера — атамана И. Некрасова. Основным мотивом бегства являлась боязнь
царской расправы над теми, кто выступил против возросшей крестьянской
повинности и не принял церковную реформу власти.
Возникновение Кубанского казачьего
войска связывают с переселением казаков-черноморцев на полуостров Тамань и
берег реки Кубань, которое произошло в 1793 году, после того как
Екатерина II пожаловала казакам данные земли. До этого (в 1775 г.)
была ликвидирована Запорожская Сечь, и из верных Российскому государству
казаков-запорожцев было сформировано вышеупомянутое черноморское войско. Атаман
запорожцев Антон Головатый в 1792 году встретился с Екатериной II и подал
прошение о предоставлении земель Черноморскому войску в Тамани, которое и было
удовлетворено императрицей. После этого около 25 тыс. казаков-черноморцев
переселились на кубанские земли. Позже было ещё несколько «волн» переселений.
Казаки-черноморцы участвовали в русско-турецких войнах, Отечественной войне
1812 года и заграничных походах русской армии, войнах с горцами на
Кавказе.
Другой составной частью Кубанского
казачьего войска стали так называемые «линейцы». Это казаки из состава
Кавказского линейного казачьего войска, которое позже стало Терским казачьим
войском.
19 ноября 1860 года из
Черноморского войска и первых шести бригад Кавказского линейного казачьего
войска было образовано Кубанское казачье войско общей численностью порядка 280
тыс. человек.
Впоследствии неформально существовало
деление на «линейцев» и «черноморцев», а также периодически возникали
противоречия между этими группами. Одна из причин противоречий состояла в том,
что «черноморцы» были ближе к украинцам, вплоть до того, что в качестве
разговорного использовали украинский язык, а «линейцы» были совершенно чужды
«украинству» и говорили на русском языке.
Таким образом, казачество (в том
числе и кубанское) было особой социальной группой внутри российского общества,
самоидентификация которой определялась, в первую очередь, её функциональным
назначением — пожизненным воинским служением.
Подчеркнем, что преобладающее
большинство авторитетных, в том числе и современных, историков и этнологов
сходятся на том, что казаки не являются отдельным народом. Некоторые
исследователи данного вопроса указывают на то, что «исторически сложившиеся
казачьи группы имели разные этногенетические корни». И в формировании
казачества как «военно-промыслового хозяйственно-культурного типа» принимали
участие «и русскоязычные, и украиноязычные, и тюркоязычные элементы». То есть
«никаких серьезных оснований для выводов о существовании особого казачьего
«народа» как прямых и единственных предков современных казаков… нет».
Часть исследователей выделяет казачество
в виде группы внутри русского народа со своей языковой и культурной спецификой,
а также особым социальным статусом, где главным «идентификационным признаком»
является «жизнь в рамках независимых мужских воинских союзов».
Широко известны попытки «раскачать»
российскую государственность на теме казачества с использованием
провокационного лозунга «казаки — отдельный народ».
Во времена разрушения Российской империи
в 1917 году и в ходе Гражданской войны кубанские «самостийники», а также
донские казаки под руководством атамана П. Краснова пытались создать
независимые государства на территориях, соответственно, Кубанского казачьего
войска и казачьей Области Войска Донского. С ними тогда сначала
расправился один из руководителей Белого движения А. Деникин, отстаивавший
лозунг «За Великую, Единую и Неделимую Россию!». А затем наступление
частей Красной Армии и установление советской власти в южных регионах страны
положили конец этим сепаратистским планам.
Позже нацисты включили термин «Казакия»
(разрабатываемый представителями казачьей эмиграции) в свой «Генеральный план
Ост», прямо признав казаков отдельным народом.
Также данный термин появился и в широко
известном законе «О порабощенных народах», подписанном в 1959 году
президентом США под влиянием украинских националистов. В нем речь шла о
том, что «политика коммунистической России привела к порабощению» целого ряда
государств, между которых значилась и «Казакия».
С попытками представить казаков в
качестве отдельного от русских народа мы сталкиваемся и при возрождении
казачества в постсоветской России, в основном на уровне местной власти.
Краснодарские власти о
возрождении кубанского казачества
В 1991 году в РСФСР на перестроечной
волне принимается закон «О реабилитации репрессированных народов», где
(в числе репрессированных) значится казачество, названное
«культурно-этнической общностью людей». Такая формулировка сразу дала повод для
современных казачьих «самостийников» и некоторых представителей региональной
власти выстраивать свое (разрушительное для целостности страны) понимание
данной темы. Мол, государство само признало, что «казаки — это народ».
И на эту установку никак не повлияли
более поздние, принятые на общефедеральном уровне документы. Например, закон
2005 года «О государственной службе российского казачества», в
котором сказано, что казаки — это «граждане Российской Федерации,
являющиеся членами казачьих обществ». Или утвержденная в 2012-м «Стратегия
развития государственной политики РФ в отношении российского казачества до
2020 года» (где указано, что «российское казачество исторически имеет
многонациональные корни»).
В первой половине 1990-х краснодарские
власти уже достаточно чётко позиционировались по данному вопросу. И в
законе Краснодарского края «О реабилитации кубанского казачества»
(от 26.09.1995 г.) содержались формулировки, адресующие к выделению
казаков в особую группу населения.
Так, в законе прямо говорится, что
«реабилитация кубанского казачества означает признание осуществления права
кубанских казаков на восстановление этнического единства». И кубанскими
казаками «признаются граждане Российской Федерации и других государств,
относящие себя к прямым потомкам кубанских казаков». То есть в качестве
главного критерия принадлежности к казачеству обозначен не профессиональный, не
культурный, а именно кровно-родственный признак.
В этом законе так же закрепляется право
казачества на создание своего «войска», но, в отличие от федеральных
нормативно-правовых актов, здесь речь идёт о «кубанском казачьем этническом
обществе».
По неоднозначным и противоречивым
формулировкам в федеральных и региональных законах видно, что федеральная
власть по-разному относилась к проблеме возрождения казачества.
И отношение это менялось от оголтело-либерального в 90-е годы, до более
взвешенного в начале 2000-х. С явными попытками сохранить больший контроль
над формированием и функционированием войсковых казачьих обществ (дабы
использовать их для реализации государственных целей).
Судя по формулировкам в законах
Краснодарского края, региональные власти были настроены более радикально.
23 марта 2011 года руководство
края одобрило свою «Концепцию государственной политики в отношении кубанского
казачества», которая прямо наследует формулировки из закона 1991 года и
наделяет местных казаков особыми статусом (по отношению к другим группам
населения) и возможностями на территории всего региона.
Такое особое отношение к казачеству
проявляется и в высказываниях руководства Краснодарского края и Кубанского
казачьего войска. Условная «пальма первенства» здесь принадлежит
экс-губернатору края, а ныне министру сельского хозяйства РФ А. Ткачеву.
Например, 2 августа 2012 года
на расширенном заседании коллегии ГУ МВД по Краснодарскому краю, посвященном
созданию «казачьей полиции», он сообщил следующее: «По большому счету, ведь ещё
и сто лет не прошло, как на кубанской земле жили казаки. А ведь
казаки — это народ, как русские, татары, мордвины и т. д. Это народ,
входящий в Российскую Империю. Потом он лишился этого статуса, никто и не
претендует на возвращение, но тем не менее… Это была своя ментальность,
культура, обычаи».
То есть, здесь прямо говорится, что
казаки и русские — это два разных народа. В бытность Ткачева
губернатором Краснодарского края подобные заявления делались неоднократно, а
21 апреля 2012 года на параде в честь дня реабилитации казачества
бывший (а тогда ещё действующий) губернатор появился на публике в форме
казачьего полковника. Тогда же рядом с Ткачевым на трибуне в казачьей форме стоял
и спикер Законодательного собрания Краснодарского края В. Бекетов. Таким
образом, два чиновника, представляющие законодательную и исполнительную власти
в регионе, обнаружили в своей родословной «казачьи корни».
Нынешний губернатор Краснодарского края
В. Кондратьев в целом продолжает политику своего предшественника. 3 июля
2015 года ещё во время проведения избирательной кампании он посетил совет
атаманов Кубанского казачьего войска, где заявил следующее: «Казачество —
это народ со своей культурой, обычаями, традициями, основанными на православных
нравственных ценностях. Поэтому все, кто приезжает к нам, должны с этими
устоями считаться». После избрания губернатором эта позиция не подверглась
каким-либо коррективам, а с 2016 года под руководством В. Кондратьева
начался новый этап в политике «оказачивания» Краснодарского края (о чем
будет сказано ниже).
Подобные заявления делают и первый
атаман возрожденного Кубанского казачьего войска В. Громов, и нынешний атаман
ККВ Н. Долуда. При этом осуществляется апелляция к тому определению казачества,
которое было дано в законе «О реабилитации репрессированных народов»
1991 года.
К примеру, в одном из своих интервью
(от 28.01.2015 г.) атаман В. Громов подчеркнул, что между всех
нынешних реестровых казачьих войск только Кубанское войско ежегодно «проводит
построение… посвященное следующий годовщине принятия Закона о реабилитации
репрессированных народов, в том числе и казачества».
Отметим, что атаман В. Громов стоял у
самого начала процесса возрождения кубанского казачества. С 1990-го по
2008-й год он был атаманом Кубанского казачьего войска (до 2000-го оно
называлось Всекубанское казачье войско). И именно В. Громов являлся
инициатором принятия вышеупомянутого закона Краснодарского края
«О реабилитации кубанского казачества», где главным критерием
принадлежности к казачеству является кровнородственный признак.
На официальных региональных
интернет-страницах можно найти довольно странные пассажи о казачестве,
отражающие, судя по всему, точку зрения некоторых представителей местной
власти.
К примеру, на сайте администрации
Краснодарского края опубликован текст под авторством атамана В. Громова, в
котором изложен взгляд на историю казачества вообще и кубанского казачества в
частности. В тексте приводятся две версии происхождения казачества:
классическая версия, о которой шла речь выше, и, мягко говоря, «очень
странная», в которой утверждается, что казаки ещё древнее этрусков, основавших
Рим.
Противопоставляя классической версии
«очень странную», В. Громов занимает позицию как бы «золотой середины».
Согласно этой позиции, история казачества начинается в IV–V вв. нашей эры,
во времена переселения народов. И казачество, согласно этой версии,
формировалось на «славянской православной основе» ещё в те времена, когда на
Руси никакого христианства не было.
При этом автор не только стремится
«удревнить» историю казачества, но и делает в конце статьи довольно странные
умозаключения. Так, по его мнению, к началу XX века Кубанское и Терское
войска являлись уже «действительными этническими группами», какие составляли
часть «Северо-Кавказской цивилизации».
При этом, данный «исследователь» не
разъясняет, что же случилось к началу XX века со «славянской» и
«православной» основами казачества. И почему представители Кубанского и
Терского казачества, исповедующие, в основном, православие, должны быть частью
«семьи» северо-кавказских народов (основная масса которых православными не
является).
Очевидно, что в данной работе
осуществляется следующая попытка выделить казаков в отдельный народ с очень
«древними корнями». И делает это не маргинал, а кандидат исторических
наук, атаман В. Громов, с 1983 года являющийся доцентом кафедры
Дореволюционной отечественной истории (ныне — кафедра Истории России)
Кубанского государственного университета.
Подобные тексты, повествующие об
«истории и деятельности казачьего народа», размещаются и на сайте Кубанского
казачьего войска. Здесь же встречаются материалы, в которых говорится,
например, о необходимости «полной реабилитации [казачества], вплоть до
восстановления незаконно упраздненного национально-государственного
образования».
Если говорить о
«национально-государственном образовании» кубанского казачества, то здесь речь
может идти только о сепаратистской Кубанской народной республике (КНР),
возникшей в 1918-м и просуществовавшей до 1920 года.
Подчеркнем, что адресация к опыту
существования сепаратистской КНР встречается у отдельных лидеров местного
казачества.
На этом негативном историческом эпизоде,
который пытаются преподнести как один из элементов построения новой
идентичности кубанского казачества, стоит остановиться подробнее. Ибо здесь
очень наглядно продемонстрировано, как провокационная тема «казачество —
отдельный народ» тесно связана с проектом «национально-государственного
обособления Кубани».
Адресации к
сепаратистской Кубанской народной республике
Ослабление центральной государственной
власти в 1917 году привело к усилению «центробежных самостийных тенденций» в
некоторых российских губерниях. И осенью 1917-го Кубанская краевая
войсковая рада, представлявшая из себя казачью сословную организацию,
фактически захватила власть на Кубани.
На заседании краевой рады с
24 сентября по 14 октября 1917 года (по старому стилю) была принята
конституция Кубани «Временные основные положения о высших органах власти в
Кубанском крае». Вся власть в регионе передавалась войсковой раде, а
избирательным правом наделялись лишь казаки, горцы и краевые «коренные»
крестьяне-старожилы. Так называемое иногороднее население, составлявшее в то
время более трети всех жителей края, оказалось полностью лишено права
избирательного голоса. Отметим, что принятие конституции прошло ещё до
Великой Октябрьской социалистической революции.
28 января 1918 года Кубанская
краевая рада под руководством М. Рябовола провозгласила независимую Кубанскую
народную республику (КНР). Историки отмечают, что идея «самостийности» была
близка «более зажиточным казакам-черноморцам», какие желали объединения
Кубани с «самостийной Украиной», в то время как линейные казаки тяготели к
России.
Руководство КНР пыталось наладить
внешнеполитическую деятельность. Была отправлена заявка на вступление в Лигу
Наций. Делегация КНР посетила Парижскую мирную конференцию для заключения
мирного договора в качестве самостоятельного субъекта международного права (что
у делегации тогда не получилось). Представителями КНР был подписан проект
сепаратного Договора о дружбе с «Меджлисом горских народов Кавказа».
В некоторых источниках так же сообщается о тайных договоренностях с гетманом
Скоропадским, касающихся объединения Кубанской республики с Украиной. КНР
налаживала выпуск собственных временных денежных знаков.
Напомним, что в то время территорию
Кубанского края раздирали серьезные социально-экономические противоречия. Если
в XIX веке казаки доминировали по численному составу в этом регионе, то в
начале XX века их осталось меньше половины (при этом в собственности у
казаков находилось более 80 % земель). Возникла серьезная напряженность вокруг
вопроса о «переделе земли» с так называемыми «иногородними», пришлыми
крестьянами, в массе влачившими нищее, жалкое существование. Казачество ни за
что не хотело делиться землей. Вся накаленность этих противоречий очень ярко
продемонстрирована в романе «Железный поток» советского писателя А. Серафимовича,
красочно живописующем ужасы Гражданской войны на Кубани. В романе очень
ярко показан социальный разлом, прошедший через общество и разделивший его на
«местных» и «иногородних», причем главный пункт противоречий касался
«перераспределения земельного фонда».
6 декабря 1918 года в Раду КНР
был внесен законопроект, закреплявший всю землю Кубанского края за казачьим
Войском. Таким образом, значительная часть населения сельскохозяйственного
региона оказалось под угрозой лишения средств к существованию!
Все это привело к страшному социальному
взрыву и гражданской межусобице. При этом «самостийники» оказались в конфликте
с Белой армией и её руководителем А. Деникиным, которому не нужна была
сепаратистская республика в тылу своих войск. И целый ряд деятелей-самостийников
был тогда уничтожен белыми.
Советская власть окончательно разрушила
планы кубанских сепаратистов (большая часть которых оказалась в эмиграции). И,
казалось, что эта негативная страница в истории нашей страны перевернута
окончательно и не послужит ни для кого примером.
Но после развала СССР руководство
Краснодарского края стало выстраивать «портрет» и базовые символы региона на
адресации именно к сепаратистской КНР.
Например, флаг Краснодарского края
адресует к флагу «самостийной» республики (повторяются цвета), а в качестве
гимна был взят гимн КНР без каких-либо коррективов. При этом инициатива
принятия новых государственных символов края принадлежала вышеупомянутому
атаману В. Громову.
Кроме того, в Краснодаре и других
населённых пунктах края есть улицы, названные в честь лидера кубанских
«самостийников» Н. Рябовола, убитого во время Гражданской войны агентами А.
Деникина.
Одним из важнейших деятелей в «пантеоне»
нынешнего «кубанства» является историк Ф. Щербина, который принимал участие в
работе органов власти сепаратистской Кубанской народной республики
(1918–1920 гг.), а после эмигрировал.
Долгое время он жил в Чехословакии и там
активно формировал представление о «кубанской идентичности», а так же особое
«кубанское движение». В июле 1927 года при его участии была создана
организация «Союз кубанцев в ЧСР», целью которой было сплочение трёх основных
ветвей кубанской эмиграции — русской, украинской и казаков-самостийников
на платформе «кубанства».
Щербина тесно связывал «кубанство» с
«украинством». Надо отметить, что Кубанская народная республика (членом
руководства которой был Щербина) во время своего существования предпринимала
попытки объединения с Украиной.
В 20-х годах Ф. Щербина работал ректором
Украинского вольного университета в Праге, а после был его сотрудником. Данный
университет «прославился» тем, что многие его работники и выпускники позже
вступили в бандеровскую ОУН-УПА и воевали на стороне нацистов в Великую
Отечественную войну. После Второй мировой данный университет переехал из
прокоммунистической Чехословакии в Западную зону оккупации, в город Мюнхен.
Некоторые зарубежные исследователи, например, профессор Гамбургского
университета Ф. Гольчевский, называют данный университет «абсолютно
пробандеровским».
Таким образом, мы видим, что один из
главных идеологов Кубанского казачества Ф. Щербина был связан с украинскими
ультранационалистическими группами, принимавшими участие в войне против СССР.
Но данный факт не стал препятствием для почитания
Ф. Щербины у себя на родине. 17 сентября 2008 года прах профессора
Щербины, перевезенный из Праги, был торжественно перезахоронен в Свято-Троицком
соборе Краснодара. А в сентябре 2011-го в Краснодаре был установлен
памятник Ф. Щербине. В торжественной церемонии открытия принимал участие
атаман ККВ Н. Долуда.
К сожалению, при возрождении кубанского
казачества, мы наблюдаем комплиментарное отношение не только к деятелям
сепаратистской Кубанской народной республики, но и ко всему так называемому
«белому казачеству» и связанным с ним историческим мифам.
Адресации к истории
«белого казачества» и либеральным мифам о «геноциде казаков»
Даже самые антисоветски настроенные
исследователи прямо признают, что в Гражданскую войну казачество раскололось,
как и всё общество, на «красных» и «белых». Что в нем не было единства, и
раскол произошёл, главным образом, по социальному признаку и идеологическим
установкам.
Так, к осени 1918 года в составе
Красной Армии уже находилось 14 красных донских казачьих полков. А летом
1919-го число казаков в рядах Красной Армии составляло порядка 30 тыс.
человек. Во время Великой Отечественной войны большинство кубанских и донских
казаков (принявших советскую власть) героически сражались с фашистами в составе
Красной Армии.
Однако нынешние идеологи и руководство
возрождаемого кубанского казачества выстраивают его идентичность именно на
адресации к «белым» и антисоветизме.
Это, в частности, прослеживается и при
отмечании представителями ККВ памятных дат событий Гражданской войны (этого
очень сложного и болезненного периода нашей истории). В Реальных Условиях везде
(в речах и текстах) в той или иной степени присутствует «красный террор» и
нигде не присутствует «белый террор». Совершенно не отражены жестокие действия
казачества по отношению к «иногородним», и вся коллективная память
сосредоточена вокруг травм, нанесенных только одной стороной («красными»).
Несмотря на то, что своя «гражданская война» протекала и внутри казачества, оно
выставлено сугубо в роли однородной «пострадавшей группы». И все жертвы
кровопролитного гражданского конфликта со стороны казачества называются
«безвинно убиенными».
Обратим внимание на то, что первой
политической акцией, так называемого Кубанского казачьего клуба, актив которого
стал ядром возрожденного Кубанского казачьего войска (под руководством атамана
Громова), был «митинг памяти жертв расказачивания», проведенный в 1990 году
совместно с широко известным обществом «Мемориал».
Отметим, что тема «геноцида казачества»
является одним из главных элементов в дискурсе руководства Кубанского казачьего
войска. Так, нынешний атаман ККВ Н. Долуда неоднократно заявлял, что кубанское
казачество подверглось «геноциду» и «поголовному истреблению». По версии Н.
Долуды, большевиками был отдан «приказ уничтожить казаков под корень», в
результате чего тогда погибло «более полутора миллионов казаков и их семей».
Подобную «статистику» можно встретить и
в публикациях ККВ, касающихся истории России первой четверти XX века. Но
если обратиться к историческим источникам и мнениям добросовестных историков, а
не к либеральным мифам и спекуляциям на тему отечественной истории, то мы
увидим следующую картину.
В 1914 году численность Кубанского
казачества составляла 1 млн 367 тыс. человек. В итоге Гражданской
войны за границу эмигрировало около 20 тыс. кубанских казаков, до половины из
которых позже вернулось на Родину.
Расчеты численности казачьего населения
на Юге России в годы Гражданской войны провел доктор исторических наук,
профессор Кубанского государственного университета А. В. Баранов.
Историк в своих исследованиях ответил на
распространенные в публицистике необоснованные утверждения об уничтожении в
ходе Гражданской войны до 1,25–2 млн (до 30–50 %) казаков России. А.
Баранов выдвинул свою версию, основанную на результатах Всесоюзной переписи
населения 1926 года, а также на выборочных репрезентативных данных о
численности казачества в России (в 1913-м, 1917-м, 1920-м и 1923-м гг.).
На основе проведенных расчетов, автор
утверждает, что «невосполнимые утраты казачьего населения Юга за 1918–1922 гг.
составляют 100–500 тыс. человек, т. е. на порядок меньше цифр, обычно
называемых в публицистике. Обоснованность подсчетов подтверждается бесспорным
фактом: к концу 1926 года довоенная численность казачества в сопоставимых
границах восполнена».
Таким образом, получается, что основная
убыль казачьего населения Юга России пришлась на годы Гражданской войны и
вследствие этого не может быть сведена к «геноциду казачества». В первую
очередь потому, что огромные потери и «красных» и «белых» казаков возникли в
результате кровопролитных боев.
Реальная же проблема, которая
обсуждается в научной среде, — это проблема так называемого
«расказачивания». Часто её трактуют узко, связывая с известным Циркулярным
письмом ЦК ВКП(б) от 24 января 1919 года.
Напомним, что в этом письме речь шла о
предотвращении вооруженного сопротивления Красной Армии на Юге России, в
котором активное участие принимала часть казачества. В соответствии с
«законом военного времени» предлагались жесткие меры, в основном, против зажиточных
казаков и их сторонников, провоцировавших вооруженный конфликт.
В этом документе также говорилось о
необходимости защиты мирного населения, вставшего на сторону Советской власти в
южных регионах страны, об «оказании помощи переселяющейся пришлой бедноте» и
«уравнивании «иногородних» к казакам в земельном и во всех других отношениях».
Напомним, что в 1918 году произошло
резкое усиление белых сил на юге России. И директива, предполагавшая
жесткие действия против верхов казачества, а также всех «контрреволюционных
элементов», была призвана подавить ростки назревавшего восстания. Отметим, что
указанные в директиве жесткие меры в условиях военного времени были направлены
не на «истребление» какой-либо отдельной социальной группы, а на подавление
хаоса и стабилизацию политической ситуации в стране, объятой Гражданской
войной. Можно обсуждать, насколько данные меры были эффективными или ошибочными,
но факт остается фактом — никаких признаков «геноцида» данные меры не
имели.
Тем более, в середине марта
1919 года (т. е. через полтора месяца) Пленумом ЦК данная директива была
приостановлена. А в августе 1919-го появилось «Обращение ВЦИК и СНК к
трудовым казакам всех казачьих войск». В этом документе говорилось, что
«рабоче-крестьянское правительство… не собирается никого расказачивать
насильно, оно не идёт против казачьего быта, оставляя трудовым казакам их
станицы и хутора, их земли».
Советская власть пыталась выстроить
конструктивные отношения с казачеством. Возведение нового государства
предполагало уничтожение социального неравенства и сословной организации
общества, в том числе и в казачьей среде.
(Отметим, что дальнейшее противодействие
коллективизации сельского хозяйства как важному этапу строительства экономики
Советской Республики спровоцировали репрессивные меры в отношении
«контрреволюционного актива», состоявшего из зажиточных казаков и кулаков.
И данный процесс назывался противниками советской власти как «скрытое
расказачивание».)
При этом уже с середины 1920-х годов в
государственной политике СССР по отношению к казачеству наметились позитивные
перемены.
В 1925 году на апрельском пленуме ЦК РКП
(б) было заявлено о недопустимости «игнорирования особенностей казачьего быта и
применения насильственных мер по борьбе с остатками казачьих традиций».
Но в годы Гражданской войны шла
непримиримая классовая борьба, от исхода которой зависела дальнейшая судьба
России и целостность страны.
Существовали раскол внутри казачества, а
также глубокое социальное противоречие между частью казачества и
«иногородними». Всё это вылилось в страшную вражду, в которой и та и другая
стороны конфликта проявили чрезвычайную жестокость.
Как уже было описано выше, казачья
«самостийная» элита Кубани (и Дона) в отношении этих проблем проявила
фантастическую безответственность, показав нежелание решать назревшие глубокие
социально-экономические противоречия.
И складывается ощущение, что современные
критики политики «расказачивания» (а также идеологи возрождения казачества
в России) не желают увидеть объективных проблем и противоречий того времени,
сделавших эту политику в какой-то части вынужденной.
Одна из причин такого подхода состоит в
том, что возрождение казачьих традиций на Кубани изначально происходило при
активной поддержке потомков белой казачьей эмиграции и на антисоветской основе.
Одним из этапов такой поддержки стал,
например, визит летом 1992 года в Краснодар атамана Кубанского казачьего
войска за рубе
