Незавидна судьба сверхсекретных крымских военных гарнизонов

В один из дней ранней осени хорошему моему приятелю захотелось обновить машину. А уж дорога сама, словно коня в родное стойло, привела ещё совсем молодого старшего лейтенанта запаса к знакомому КПП.

Встреча с прошлым

- В гарнизон нас, наверное, не пустят, — готовясь к худшему, произнёс мой спутник.

Автомобиль послушно притормозил возле проходной. У его водителя от предвкушения встречи с прошлым заблестели глаза. Где уж было обращать внимание, что и внешний вид добродушных мужичков на контрольно-пропускном пункте весьма далёк от армейского лоска и лежащий на асфальте кусок ржавой проволоки не способен преградить путь незваным гостям... Понятие дисциплины у выпускников военных училищ въедается в спинной мозг: положено спросить — значит, требуется спросить. Да что говорить, если и на меня, человека сугубо штатского, сразу подействовала, заставив внутренне подтянуться, магия этого слова — «гарнизон».

Армейские гарнизоны в советские времена всегда были государством в государстве. Скопления содержавшейся в образцовом порядке боевой техники красноречиво убеждали всех мало-мальски сомневающихся в военной мощи «империи СССР». Сотни гектаров идеально освоенных и обихоженных территорий, чёткость внутреннего распорядка, отлаженного до точности часового механизма, неизменно наводили на мысли о незыблемости идеологии и строя. А всё в целом поддерживало в сознании гражданского населения стойкую уверенность в защищённости.

Особой гордостью Вооружённых Сил являлись гарнизоны образцово-показательные, элитные, каким собственно и считался военный городок, стремительно выросший в семидесятые годы на живописном берегу озера Донузлав. Служить в нём, оптимально оборудованном для размещения сразу двух полков — вертолётного и гидроавиационного, было престижно. Величественное здание штаба внушает должный душевный трепет и нежелание лишний раз оказаться на ковре пред светлыми генеральскими очами. Солдатские и матросские казармы менее всего похожи на бараки. В пятиэтажном офицерском общежитии — комфорт, все блага цивилизации. Столовые — эстетичнее, чем в иных столицах. В клуб не стыдно пригласить самых высокопоставленных гостей (а их было ох как много!). По стадиону в минуты отдыха так и тянет побегать с мячом. Аккуратно подстриженные аллеи ведут к объектам политвоспитания: вот гранитный Ильич в натуральный, небольшой свой рост, вот памятник-гидроплан, постамент которого принимал цветы от космонавта Германа Титова. Весной всё тонуло в цвету и аромате множества фруктовых деревьев, знойным летним вечером можно было спуститься к озеру — покормить лебедей. Ручные, они привыкли к рёву моторов садившихся на воду крылатых машин и совершенно их не боялись. А поодаль — ангары, ремонтные боксы, склады ГСМ, замершие в укрытиях серьёзные винтокрылые «стрекозы», сонно приопустившие мощные лопасти. И расстояния от взлётных полос и площадок до командного пункта, от него — до служебных помещений «своей» эскадрильи такие, что младшим офицерам — впору хоть велосипеды покупать...

Не висел гарнизон данный тяжким грузом на шее курортного полуострова, не был нахлебником. Наоборот, самоснабжался продуктами собственного подсобного хозяйства, да ещё и кормил, обеспечивая работой, огромное количество гражданского люда Евпатории, посёлка Мирного.

Не военная тайна

И всё это — не военная тайна. Не бывает её в воспоминаниях.

А кроме них здесь не осталось ничего. И война оказалась не нужна «государству в государстве». Никакой авианалёт противника не сравнился бы по своим губительным последствиям с процессом под названием «Раздел флота» и с психологией «После нас — хоть трава не расти». Хаос, запустение, разруха... Поначалу в их реальность трудно было поверить: мираж постядерного мира, да и только!

Невысокий земляной курган с ведущей в глубь него массивной запертой дверью, свежеокрашенный, яркий, деревянный, почти детский «грибок» со скамеечками — вот и все признаки жизни.

- Здесь где-то была наша третья эскадрилья... — водитель озадаченно озирался. — Здесь, я же сюда каждый день на работу ходил.

Замер, как вкопанный, крохотный «антиквариат». Стены... Полуразрушенный жёлтый известняк одноэтажного строения зияет провалами дверных и оконных проёмов, в какие по-хозяйски заглядывает лишь прошлогодний сухой бурьян. И нечто дикое, высокое — выше крыши, которой нет...

- О, крыши у нас были классные! Из сверхпрочных лопастей, сотни тонн груза могли бы выдержать. Их, наверное, на гаражи пустили — хорошие вышли, видно, прочные, — грустно усмехнулся мой спутник.

Стремление прикоснуться к развалинам прошлой жизни, эдакий душевный мазохизм — всё-таки одна из черт загадочного русского характера.

- Расстроился, да? — глядя на ссутулившиеся вдруг мужские плечи, хочется сказать слова утешения. Тем Не Менее их нет, приемлемое проявление деликатности — лишь отвести взгляд и не лезть с сочувствием.

И снова — стены... На данный раз — бетонные, тем не менее также — без ворот, без крыши.

- А это — ангары. Здесь работала наша группа сборки вертолётов. Меняли запчасти, приводили машины в порядок. Когда начался раздел флота, группу сборки переформировали в группу разборки: пришлось разбирать всё, что монтировали своими руками.

- И куда потом данные машины?

- Нам как-то не докладывали. Возможно, на металлолом порезали и Турции продали. Только это та ещё выгода... Всё равно, что искать пять копеек при свете подожжённой стодолларовой купюры.

Находка для шпиона

Окна «святая святых» — командного пункта — ощерились острыми обломками стёкол. Лицо спускающегося по высокой округлой лестнице не самого, видимо, нерадивого из офицеров — совсем уж ошеломлённое, «опрокинутое». Молча плюхнулся на сиденье своего автомобильчика, бережно расстелил на коленях... старую, затоптанную, потертую тряпку.

- Это что?

- Журнал подготовки самолётов. Мы все каждый день обязаны были в нём отмечаться. Там на полу валялся... В прежние времена — находка для шпиона, вещь совершенно секретная. Потеря была чревата большим скандалом и трибуналом.

Мелькают страницы — жёлтые, ветхие, тем не менее с чёткими ещё записями; «1993... Подполковник... Капитан... Лейтенант... Майор...». Ассоциации — странные. Как скорбь по умершему человеку.

- Давай его заберём.

- Пусть на месте лежит. Поехали, я лучше взлётные полосы тебе покажу. Мы ими, знаешь, как гордились! Оборудованные, что называется, по последнему слову оборонной техники, мощные — такие ещё поискать надо было!

На четырёх этажах штаба — ни одного целого окна (конверсия — конверсией, тем не менее зачем же стёкла бить?). Не жалко хороших брюк — лишь бы через грубо заколоченные досками проёмы попасть в бывшую столовую, взглянуть, что осталось от прежнего великолепия... То тут, то там одиноко торчат из-под земли ржавые остатки кабеля — пресловутые «цветные металлы» коммуникаций выкорчёвывались так же тщательно, как в своё время прокладывались. Распахнут — как видно, навсегда — один из гигантских ангаров: его гулкая пустота — жутковата, створки ворот — металл сантиметров 80 толщиной — медленно ржавеют на семи ветрах (неужели только потому, что сдвинуть их с места под силу лишь многотонному крану?).

Миллионы на ветер

А мы ищем взлётные полосы — километры бетонных блоков. И не желаем понимать, что скромненький — штук в двадцать! — штабелёк плит у основания упрямо устремлённых к горизонту аккуратных прямоугольных вмятин — и есть миллионы полновесных советских рублей, пущенные на ветер.

Одичала аллея торжеств — кусты сомкнули ветви на высоте в рост гвардейца. Памятник «Отваге, доблести, славе гидроавиаторов-черноморцев» — воздушная лодка БС — 6 - раскурочена грубо и безжалостно. Незыблемы лишь рукотворные курганы земляных валов, какие призваны были защищать технику от взрывных волн, тем не менее не защитили от урагана истории.

- Лучше бы сюда не пускали! — вздох одного из тех, кто искренне и с радостной самоотдачей служил своему государству в своём гарнизоне, красноречивее любых самых пространных комментариев.

Как сложились судьбы десятков, сотен живых винтиков приведённой в негодность машины? Ведь улыбнулась «гражданская» госпожа Удача, как моему спутнику, талантливому бизнесмену, лишь самым трудолюбивым и упрямым.

Если по высшим политическим соображениям нельзя было оставить хозяйство военного городка в ведении Вооружённых Сил России, то, быть может, следовало дать ему всё же шанс выжить? Например, в виде фешенебельной лётной базы для увлекающихся авиаспортом очень богатых людей. Ведь условия-то — крымские, райские...

Наконец, неужели въелось уже в плоть и кровь, в менталитет «Разрушим до основанья, а затем мы наш, мы новый мир построим...»? Ведь не построим же! Безвременье уничтожает в сознании народа навыки созидания.

Мы специально не обращались за комментариями ни к военным, ни к гражданским властям. Написали лишь о том, что увидели, прочувствовали, пережили сами. Много позже узнали, что какое-то далеко не фешенебельное пристанище для туристов на территории бывшего военного городка таки соорудили. Да с обочин дороги, которая к нему ведёт, мусор подобрать забыли.

...А часть бетонных плит с одной из взлётных полос гарнизона попалась нам на глаза сразу же — возле мирненских дач. Там, где кто-то явно не бедный украсил проходную немаленьких своих владений точной мини-копией Спасской башни московского Кремля.

Татьяна ДУГИЛЬ.

По материалам информационного агентства Крымская правда