Имя Валентина Васильевича Чикина — главного редактора независимой народной газеты «Советская Россия» — хорошо известно её многочисленным читателям. Но далеко не все из них знают его как одного из авторов произведений классической Ленинианы. Столетие Великого Октября побуждает нас обратиться к тем работам В.В. Чикина, какие с давнего времени находятся в идеологическом арсенале российских коммунистов. Его книги чрезвычайно талантливы, а потому неподвластны старению.
Сто зимних дней

Речь пойдёт о трёх книгах Валентина Чикина: «Сто зимних дней» (М., 1969), «Имярек. Памфлет одной ленинской строкой» (М., 1977), «Круг на великом круге. Конспекты и размышления» (М., 1979).

Первая из них удостоена премии Союза журналистов СССР, что было редкостью в советские времена и считалось высшим признанием профессионального мастерства. Авторское предисловие «Ста зимних дней» предельно лаконично: «Эта хроника повествует о том, что пережил и передумал Ленин в свою последнюю зиму в правительстве России». Большей частью она представляет непрерывный поток размышлений главного героя. Размышления эти заимствованы из ленинских текстов, но не буквально, а в разговорной форме. Создаётся впечатление живой прямой речи Ленина, его размышлений вслух, к тебе, читателю, обращённых. И ты себя ловишь на том, что ты уже не просто читатель, а собеседник.

В книге В.Чикина Ленин представлен в борении его идей с идеями его критиков, хотя он скован болезнью. По жёсткому требованию врачей изолирован от живого общения с привычным для него кругом людей (а круг этот становился всё шире и шире после Октября 1917 года). Он изолирован от напряжённейшей работы, без которой жить не мог. Но Ленин был Лениным и потому, что пока был в состоянии диктовать свои мысли (по тридцать, по пять минут в день), он искал, доказывал, утверждал, опровергал, полемизировал, опускался в глубины анализа сложнейших социальных фактов и явлений, поднимался на недостижимые до него высоты политических и философских обобщений. Он — творил!.. Творил труды, названные после его смерти политическим завещанием.

В.Чикин публицистически ярко показал нам мужественную силу ленинского интеллекта в условиях отчаянно трудных: установленный врачами медицинский режим не позволял Ленину иметь даже минимальную информацию о текущей политической жизни (запрет на чтение газет, журналов и какой-либо иной политической литературы)… и никакой переписки, никаких отзывов на написанное под его диктовку.

Ещё со 2 по 12 декабря 1922 года он весь в работе в правительстве России. «Утром 13-го, — читаем у В.Чикина, — Владимир Ильич почувствовал себя плохо. Один за другим последовали два очень серьёзных приступа. Врачи потребовали немедленно отказаться от всякой работы… Как только врачи ушли, Владимир Ильич вызвал Фотиеву, продиктовал ряд писем — в ЦК, Внешторг, замам. В половине первого зашёл Сталин и пробыл до половины третьего».

Никто не знал и не мог знать тогда, что Ленин уже не вернётся в Кремль, что со 2 декабря 1922 года до середины марта 1923-го Владимир Ильич Ленин будет спешить доверить бумаге свои беспокойные мысли: о судьбе большевистской партии, о судьбе социализма в Стране Советов. Он будет делать это — диктовать продуманное!.. — между приступами головной боли, негодуя на жёсткие требования медиков. Об этом В.Чикиным написано так сильно, что лучше всего читать его книгу про то, как сто зимних дней боролся с болезнью Ленин и как каждая статья, надиктованная в те дни, была победой его духа и откровением для грядущих поколений.

Читаем Валентина Чикина: «Большинство своих мыслей и предложений он обращает к съезду партии, к будущему… «Один вопрос», который не давал Владимиру Ильичу заснуть в субботу, был вопросом о необходимости некоторых перемен, какие следовало произвести очередному партийному съезду.

— Мне хочется поделиться с вами теми соображениями, какие я считаю наиболее важными. В первую голову я ставлю увеличение числа членов ЦК до нескольких десятков и для серьёзной работы по улучшению нашего аппарата, и для предотвращения того, чтобы конфликты небольших частей ЦК не могли получить слишком непомерное значение для всех судеб партии…

…Расширение состава ЦК Ленин советовал произвести за счёт рабочих.

— Я представляю себе дело таким образом, — завершал Ильич диктовку письма на четвёртый день, — что несколько десятков рабочих, входя в состав ЦК, могут лучше, чем кто бы то ни было другой, заняться проверкой, улучшением и пересозданием нашего аппарата… Рабочие, входящие в ЦК, должны быть, по моему мнению, преимущественно не из тех рабочих, какие прошли длинную советскую службу (к рабочим в этой части своего письма я отношу всюду и крестьян), потому что в этих рабочих уже создались известные предубеждения, с которыми именно желательно бороться».

Так начинаются первые продиктованные Лениным материалы в условиях «заточения» в Горках — «Письмо к съезду» (к XII съезду РКП(б). Первая часть «Письма» была направлена Сталину, который поставил вопрос о расширении ЦК на обсуждение в организационном отчёте ЦК XII съезду партии. «Ильич, — пишет В.Чикин, — мечтал о «вечном» ЦК. Как-то ещё прошлой осенью они разговорились с Марией Ильиничной о долговечности революционера. Припомнили, кому из товарищей сколько лет, какого возраста «цекисты». Владимир Ильич тогда начал развивать мысль о том, что в ЦК должны бы входить люди разных поколений: 50, 40, 30, 20 лет. Таким образом, молодёжь втягивалась бы в работу ЦК, присматривалась бы к ней, ЦК мог стать «вечным».

Увы, «вечного» ЦК в партии так и не получилось. Жестокая борьба внутри партийного руководства, разгоревшаяся после смерти Ленина, не предоставила такой возможности. Борьба эта была непримиримой, шла она по линии противостояния: Троцкий — Сталин. Шла за большинство в ЦК, в конечном счёте за весь ЦК. Тут уж было не до «вечного» ЦК.

Известно, что Троцкий выступил против ленинского плана. «Он, — читаем мы у В.Чикина, — утверждал, что расширение лишит ЦК «необходимой оформленности и устойчивости», «грозит нанести чрезвычайный ущерб точности и правильности работы Цека». Поиски «убедительных» аргументов привели его вообще к антиленинскому принципу «двоецентрия». Если, мол, непременно хотите иметь расширенный руководящий орган — можно создать Совет партии. Он включит в себя и весь ЦК, и ЦКК, и два-три десятка представителей с мест».

Иной позиции придерживался Сталин. В своём докладе он обосновал ленинский план укрепления руководства РКП(б):

«Ныне положение вещей в центральном аппарате нашей партии таково: есть у нас 27 членов ЦК; ЦК собирается раз в 2 месяца. Внутри ЦК имеется ядро в 10—15 человек, какие до того наловчились в деле руководства политической и хозяйственной работой наших органов, что рискуют превратиться в своего рода жрецов по руководству. Это, может быть, и хорошо, но это имеет и очень опасную сторону: эти товарищи, набравшись большого опыта по руководству, могут заразиться самомнением, замкнуться в себе самом и оторваться от работы в массах… Во-вторых, то ядро внутри ЦК, которое навострилось в деле руководства, становится старым, ему нужна смена… А новой смены ещё нет, — вот в чём беда. Создавать руководителей партии очень трудно: для этого нужны годы, 5—10 лет, более 10-ти…»

Как видим, В.Чикин представляет нам продиктованные Лениным тексты в действии, в противоборстве противоположных позиций в партийном руководстве страны. Троцкому нужен был ЦК, готовый превратить Россию в жертвенный факел для разжигания пожара мировой революции, Сталину — для претворения в жизнь ленинской идеи о возможности построения социализма в отдельно взятой стране — в СССР.

Ленинская мысль о «вечном» ЦК не утратила своей актуальности и по сей день. Её забвение дорого обошлось Коммунистической партии и великой стране: престарелый состав ЦК брежневского времени был не в состоянии разглядеть политический авантюризм М.Горбачёва, обернувшийся государственной изменой. Вспомним, что пресловутая перестройка, не в последнем счёте, началась с «перетряхивания» ЦК партии: сто его членов были секвестированы «по собственному желанию». И ни одного слова «против» не прозвучало. Горбачёвский ЦК, лишённый главной своей социальной основы — рабочих, безвольно следовал за прорабами перестройки.

Авантюризм М.Горбачёва (и горбачёвых на местах, в регионах и районах), в ряду прочего, явился следствием резкого понижения культуры, теоретической прежде всего, а также культуры управления в высшем партийном руководстве. В.Чикин особо выделяет ленинскую мысль о необходимости постоянного наращивания именно культуры для построения принципиально нового госаппарата, заслуживающего названия социалистического. Делает он это, раскрывая суть последней работы Ленина «Лучше меньше, да лучше». Владимир Ильич говорил в ней:

«Необходима именно культура. Тут ничего нельзя поделать нахрапом или натиском, бойкостью или энергией, или каким бы то ни было лучшим человеческим качеством вообще. А культуру даёт только просвещение, только усердное приобретение знаний».

И далее у В.Чикина: «Ильич досадует на то, что знания мы слишком ещё склонны возмещать (или мнить, что их можно возместить) натиском, скоропалительностью». Да ведь весь Горбачёв был в этом — в «возмещении» знаний, культуры натиском и скоропалительностью бойкой популистской говорильни: «Больше демократии — больше социализма!»… Увы, верили…

…«Лучше меньше, да лучше» — последняя статья Ленина. 8 февраля, перечитав её заключительную часть, он сказал: «Это у меня вышло, кажется, довольно толково». Хотя, разумеется, надиктовать статью не то, что написать её. В.Чикин удивительно «оживляет» процесс работы Владимира Ильича над рукописью, над словом. «Он привык видеть свою рукопись перед глазами, останавливаться, обдумывать в затруднительных случаях то место, в котором он «увязал», ходить по комнате, может быть, насвистывая; даже просто убегать куда-нибудь гулять. Ему и теперь часто хочется схватить карандаш и что-то записывать или поправить. Как бы он прошёлся сейчас по своему «дневнику»! Хотя бы расставить акценты. Здесь словцо в скобочках — внимание! — здесь жирно подчеркнуть, а здесь дважды, трижды: дружеское предупреждение — не поскользнитесь на этом месте. Втайне он надеется, что ещё возьмётся за перо… Чуть-чуть он уже двигает рукой… Да, стенография не для него…»

В сто зимних дней Лениным создан целый цикл работ, каждая из которых пролагает идейно-теоретический и практический путь в будущее — в строящийся социализм переходного периода. О том, что пережил и передумал Владимир Ильич, вынашивая каждую свою «зимнюю» статью, будь то «О кооперации» или «Как нам реорганизовать Рабкрин», повествует Валентин Чикин в своей замечательной книге. Читать её без волнения невозможно… У кого есть сердце, тот будет волноваться, читая вот эти строки: «Мария Ильинична говорила, что за несколько часов до потери Ильичом речи родные сидели у его постели и перебирали минувшее. Обрисовывалась общая картина тех непомерных перегрузок, какие пришлось вынести ленинскому организму. Ильич полушутя подвёл черту:

«В семнадцатом я отдохнул в шалаше у Сестрорецка, благодаря белогвардейским прапорщикам; в восемнадцатом — по милости выстрела Каплан. А вот потом — случая не было…»

9 февраля 1923 года Ленин закончил диктовать свою последнюю статью. «Ильич, — пишет автор книги, — будто чувствовал, что сейчас он завершает свой почти сорокалетний подвиг учёного. И поэтому на последних пяти-шести страницах буквально сфокусировал чётким, сжатым словом историческую панораму многих грядущих лет. Мировые процессы революции. Будущее столкновение с империализмом. Стратегия Российской коммунистической партии. Советской власти…»

Всю вторую половину февраля чувствовал себя очень плохо: работать не мог, никого из секретарей не вызывал. Последним ленинским рабочим документом была телеграмма в Грузию 6 марта: «Дорогие товарищи… Готовлю для вас записку и речь». 6 марта дневник, который вели секретари Ленина (Л.А. Фотиева, М.А. Володичева), обрывается…

11 марта наступила афазия — утрата речи… По прочтении «Ста зимних дней» память запечатлевает величественный образ человека титанического мужества, человека долга.

Имярек

Книгу «Имярек» её автор характеризует как очерк-исследование, представляющий читателю «лишь несколько эпизодов из великого акта всей творческой жизни Владимира Ильича». «Имярек», — поясняет автор, — названа эта книга, потому как данное слово издревле обязывало вставить чьё-то имя. Словом «имярек» нередко пользовался Ленин, имея намерение показать: кого-то подразумевает. Валентин Чикин исследует в книге использование Лениным классических художественных образов из сочинений Гоголя, Салтыкова-Щедрина, Чехова, а точнее — созданных ими сатирических образов, ставших нарицательными: от гоголевского Держиморды до щедринских господ ташкентцев. Речь идёт об использовании их в ленинской политической полемике.

На самом деле каждая работа Ленина, каждый его даже самый краткий текст есть непримиримая идейная схватка с классовым противником — тем или иным буржуазным или мелкобуржуазным идеологом. Их было у него великое множество — от в своё время «также марксиста» Струве до меньшевиков-соглашателей Дана, Либера, Мартова, Потресова… и до «революционеров левой фразы» Троцкого и Бухарина. Ленин наносил им разящие удары не только силой неумолимой аргументации, но и оружием художественной сатиры — лаконичным памфлетом одной строкой. Помощниками ему были три столпа русской литературы — Гоголь, Салтыков-Щедрин и Чехов, — явившиеся «диагностами общественных зол и недугов» русской жизни.

Несомненная заслуга Валентина Чикина как исследователя состоит в том, что он не просто выявил, отобрал наиболее часто употребляемые в ленинских текстах классические образы «теней жизни», того же «человека в футляре» или Иудушки, а показал, как Ленин использовал эти образы, чтобы вскрыть типично вредоносное явление в общественно-политической жизни и революционном движении России. У Ленина, можно сказать, классики «работали» на партию, им ведомую.

Вот, к примеру, как Владимир Ильич, пользуясь образом «человека в футляре», разоблачает теоретический педантизм Плеханова и Ко, ведущий к распространению между социал-демократов «чисто футлярных» мещанских представлений о марксизме — «будто революционный промежуток времени с его особыми формами борьбы и специальными задачами пролетариата является чуть ли не аномалией, «конституция» и «крайняя оппозиция» — правилом». «Ленин, — продолжает утверждать ленинский взгляд на марксизм В.Чикин, — предлагает диалектические уроки Маркса-борца «российским интеллигентским марксистам, расслабленным скептицизмом, отуплённым педантством, склонным к покаянным речам, быстро устающим от революции, мечтающим, как о празднике, о похоронах революции и замене её конституционной прозой». Он советует им поучиться у вождя и учителя пролетариев — вере в революцию без всякого хныканья после временных неудач; умению поставить перед рабочим классом конкретные непосредственно революционные задачи и отстаивать их до конца; твёрдости духа, не допускающей никакого малодушия».

У Ленина речь шла тогда против «футлярных соображений» о марксизме. Тогда — это после поражения революции 1905 года. Если бы не было в то время веры Ленина, большевиков в революционный марксизм, а отнюдь не педантский (буквоедский), по Плеханову, не было бы и Великого Октября. Урок на день сегодняшний. «Человеков в футляре» у нас куда больше, чем революционеров. Не так ли? Книга Валентина Чикина ставит нас перед этим вопросом. С её страниц Владимир Ильич ведёт беспощадную борьбу с «также марксистами», полагающими, что революционный промежуток времени в России давно канул в Лету.

Не будем забывать, в какое время вышла в свет книга Валентина Васильевича. То было время широкомасштабного строительства промышленных гигантов, мощной нефтегазовой системы, социального подъёма страны. Но то было время и всё большей догматизации и бюрократизации идеологической сферы, господства того буквоедства и талмудизма в толковании марксизма, против которого непрерывно боролся Ленин.

А жизнь советского общества усложнялась: менялась структура рабочего класса, возникла проблема урбанизации и т.д. В международном рабочем движении укреплялся оппортунизм в форме еврокоммунизма. Люди мыслящие, партийные и беспартийные, читая книгу Валентина Чикина, не могли не задуматься о засилье «футлярного мышления» в идеологической деятельности КПСС. Именно этому мышлению автор книги противопоставляет ленинскую диалектику, давая её классический образец, воспроизводя мысль революционного гения:

«Особенность русского оппортунизма в марксизме, то есть меньшевизма в наше время, состоит в том, что он связан с доктринёрским упрощением, опошлением, извращением буквы марксизма, изменой духу его (так было и с рабочедельством и с струвизмом). Воюя с народничеством, как с неверной доктриной социализма, меньшевики доктринёрски просмотрели, прозевали исторически реальное и прогрессивное историческое содержание народничества, как теории массовой мелкобуржуазной борьбы капитализма демократического против капитализма либерально-помещичьего, капитализма «американского» против капитализма «прусского». Отсюда их чудовищная, идиотская, ренегатская идея.., что крестьянское движение реакционно, что кадет прогрессивнее трудовика, что «диктатура пролетариата и крестьянства»… противоречит «всему ходу хозяйственного развития…»

Не актуально ли данное ленинское положение в отношении современной российской мелкой буржуазии — мелкого предпринимательства города и деревни?

В.Чикин живописует нам гоголевские, щедринские и чеховские социальные и политические типы, что не перевелись, если внимательно присмотреться, и в нынешней России. Да это и понятно: с реставрацией старого общества реставрировались и его «герои». Один из них — Ноздрёв. Автор книги представляет его в щедринской редакции, таким, каким он обрисован великим сатириком в двенадцатом письме к тётеньке на рауте у тайного советника Грызунова.

Предоставим слово автору: «Это тот Ноздрёв и совсем иной, как говаривал сам Гоголь: Ноздрёв «в другом кафтане». Теперь он «во фраке и в белом галстуке» выглядит так благородно, что «если бы не сидел за столом, то можно было бы принять его за официанта»… «Ноздрёв нынче — сила! да-с, батюшка, сила! — суетливо восторгается тайный советник… — Как там ни толкуй, что у Ноздрёва одна бакенбарда жиже другой, а считаться с ним всё-таки надо… да-с!»

Чем же покоряет теперь новый оракул? Этот герой раута вещает непрерывно о предметах «самых разнообразных». И о том, что «недуг залёг глубоко». И о том.., что прежде всего «требуется окунуться в волны народного духа и затем предпринять крещение огнём и мечом». После для вящей убедительности прибавил: «А потом будем врачевать!» «Этот вывод, — по щедринскому свидетельству — всех присутствующих утешил, убедивши, что Ноздрёв обдумал свою программу основательно и, стало быть, положиться на него можно».

Ах, как он смел, радикален и в то же самое время благонамерен… Хозяин раута тайный советник Грызунов, не упускавший возможности присовокупить к ноздрёвским изречениям: «это именно и моя мысль! Именно это самое я всегда говорил!» — в итоге веско резюмировал: «Удивительно, как быстро растут люди в наше время! Ну что такое был Ноздрёв, когда Гоголь познакомил нас с ним, и посмотри, как он… вдруг вырос!!»

Р-р-революционную ноздрёвщину Ленин видел в «партии» господ «социалистов-революционеров», всё «творчество» которых ограничивалось «простой приставкой революционной фразы к ветхому завету либерально-народнической мудрости» да сенсационными политическими убийствами, кои не столько расшатывали, сколько укрепляли царский режим (на место убитых высших чиновников подбирались ещё более ярые реакционеры). В итоге политическое воспитание масс подменялось политической кровавой сенсацией, политическим авантюризмом с р-р-революционной фразой.

Что касается политического авантюризма, но с демократическим фразёрством и политической шумихой, то мы имели возможность наблюдать его у Ельцина, когда он шёл напролом к власти, и в первые месяцы его правления. Чего он только не вытворял: и справлял малую нужду у крыла самолёта, и дирижировал военным оркестром в ФРГ к вящему удивлению немцев, и играл на деревянных ложках… Не моргнув глазом, обещал лечь на рельсы, если цены пойдут наверх. И ни тени стыда, когда это обещание провалилось. Ну чем не Ноздрёв?!

В наши дни политический авантюризм с патриотической риторикой обрёл своего героя в лице господина Жириновского. Вот вам обновлённый Ноздрёв в кафтане либерала-демократа. Эпатаж, сенсация, скандал, вплоть до драки, готовность затопить своими речами любую аудиторию — всё это чисто ноздрёвское (в чём-то и хлестаковское) выступает в своём неглиже у лидера ЛДПР. Полная беспринципность и ничуть совести. Власть ему всё спускает: с ним всё-таки надо считаться… да-с! А ведь прав был создатель «Мёртвых душ»: «Ноздрёв долго ещё не выведется из мира. Он везде между нами и, может быть, только ходит в другом кафтане…»

«Имярек» — книга редкая по глубине и мастерству идейно-теоретического и литературоведческого исследования. Таких книг в советской политической литературе на самом деле не было. Исключение составляют три работы академика АН СССР М.В. Нечкиной, изданные в 1930-х годах: «Литературное оформление «Капитала» К.Маркса» (1931 г.), «Маркс как художник слова» (1933 г.), «Литературный стиль Маркса» (1938 г.).

В.В. Чикин — первопроходец в исследовании использования классических художественных образов в политической полемике Владимира Ильича Ленина с буржуазными и мелкобуржуазными идеологами и политиками. Его книга «Имярек» есть, по сути, книга о стиле Ленина-публициста и полемиста.

Круг на великом круге

Эта книга обращена к юному читателю с побуждением его к самостоятельному и глубокому изучению ленинских источников. Но автор не торопит читателя в обращении к ним. Он стремится вовлечь его в круг размышлений о необходимости самообразования в течение всей жизни человека. Пусть читателя не отпугивает философское название книги — «Круг на великом круге». Автор даёт пояснение ему… Гениальный немецкий философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель сравнивал историю философии с кругом, от которого расходится великое множество кругов. Владимир Ильич Ленин при конспектировании гегелевских «Лекций по истории философии» написал на полях: «Очень глубокое сравнение!! Каждый оттенок мысли — круг на великом круге (спирали) развития человеческой мысли вообще».

В русле этого ленинского суждения находится следующее суждение автора книги: «Завидное счастье молодых наших современников определять оттенки свои кругов на орбитальном уровне, но не забудем, к каким глубоким достижениям это обязывает». Сказано это в конце семидесятых прошлого века. Актуально ли сегодня написанное тогда выдающимся советским публицистом? Безусловно, но с той лишь поправкой, что счастье молодых определять оттенки кругов своих умственных исканий в наше подлое время — трудное счастье. Это счастье — постигать научные знания на орбитальном, то есть высоком, уровне обобщения (синтеза) — даётся в борьбе и для борьбы с мерзостью современной жизни России. Да, знания научных истин — философских, социальных, политических и этических — постигаются с трудом не только потому, что «в науке нет широкой столбовой дороги» (К.Маркс) и надо карабкаться к её сияющим вершинам. Но ещё и потому, что планка высокого советского образования сбита «реформаторами» и эрудиция, подлинная культура не в чести. Полузнания, полуобразованность, полукультура в границах пресловутого ЕГЭ стали нормой, стандартом для будущих потребителей услуг.

Для свержения диктатуры капитала и утверждения пролетарской диктатуры, для социалистического преобразования страны коммунистам, что проверено историей, требуется овладеть, обогатить свою память «знанием всех тех богатств, какие выработало человечество» (Ленин), — основами марксизма. Отступление от данного ленинского постулата послужило одной из причин безволия КПСС, когда предательство её руководства в годы обманной перестройки было уже налицо. Мещанская полуобразованность, полукультура проникли в высшие и средние эшелоны партийной власти, и великая партия, имея в начале своей истории вождём гениального Ленина — русского интеллигента-революционера, бесславно завершила свой исторический путь во главе с полуинтеллигентом-мещанином Горбачёвым.

Надо было быть социально чувствительным талантом, чтобы в, казалось бы, благополучные семидесятые годы минувшего века увидеть опасность мещанской полуинтеллигентности для развития советского общества. Именно против этой опасности направлена книга Валентина Чикина «Круг на великом круге». Попытаемся в сжатом виде представить полемику автора книги с его оппонентом — молодым советским мещанином. В тексте книги их диалога нет, ни очного, ни заочного, но в подтексте он прослеживается. Поэтому основания для условного диалога «автор — оппонент» у нас имеются.

Автор:

— Свидетельствую самое глубокое уважение Его Просветительству Учебнику, систематически строящему мир наших представлений. Выражаю также нижайшую признательность Его Высокочтимости Курсу Лекций, без которого нет круговорота студенческой жизни. И, тем не менее, первоосновы эти нельзя воспринимать иначе как «соблазнительный минимум». Серьёзные люди, понимающие, что «образование не даёт ростков в душе, если оно не проникает до значительной глубины», всегда тяготятся своим полузнанием.

Оппонент:

— Всю жизнь я был троечником. Мой средний балл в школе — ровно три целых. И в институте… ни разу не было ни одной «пятёрки», лишь несколько «четвёрок». Так вот я, бывший троечник, заявляю: это совсем ничего не значит. Сегодня все тонкости своей работы я изучил так, что ни один доктор наук не знает её лучше меня. У меня ни трудностей, ни вопросов. Я всё знаю. Я прекрасный инженер. При чём, скажите, здесь мои «тройки»?..

Автор:

— Нас не может удовлетворить мелкое или случайное полузнание с его опасно трескучим самодовольством. Спроси и выяснишь, что инженерный балл троечника не три, а ноль целых, что «тонкости» его — всего лишь навыки «обхождения» и приёмы «самоутверждения». Нам нужны только прочные, только глубокие, только систематические знания. Какой путь изберём мы в их обретении? Ясно, он пролегает через просторы, пройденные великими исследователями. Это путь к первоисточнику.

К изучению ленинских первоисточников, а сквозь их призму — к познанию важнейших проблем страны и мира, к определению «оттенков своих кругов на орбитальном уровне», то есть своей мировоззренческой позиции — вот к чему зовёт молодого читателя книга Валентина Чикина. В ней даётся ответ на вопрос, без прояснения которого никакая ленинская работа не будет понята и глубоко усвоена: что такое ленинская диалектика мышления? Вот для чего в книге представлены авторские конспекты ряда произведений В.И. Ленина и авторские же комментарии и размышления. Книга состоит из трёх частей, названия которых говорят сами за себя.

Первая часть «Диалектика борьбы» включает в себя конспекты следующих работ В.И. Ленина: «Доклад о мире 26 октября (8 ноября)», «Письмо к американским рабочим», «О «левом» ребячестве и мелкобуржуазности», «Экономика и политика в эпоху диктатуры пролетариата».

Вторая часть «Диалектика роста» содержит конспекты таких ленинских источников, как: «Новые задачи Советской власти», «Великий почин», «О значении золота теперь и после победы социализма», «О кооперации», «Лучше меньше, да лучше».

Третья часть «Диалектика воспитания» построена на основе конспекта речи В.И. Ленина на III Всероссийском съезде Российского Коммунистического союза молодёжи.

Рассмотренные три книги Валентина Васильевича Чикина связаны в единое целое запечатлённым в них образом Ленина. Их автор обращается к личности русского гения при освещении узловых вопросов отечественной и мировой истории ХХ века. У В.В. Чикина Ленин не икона, а идеал честного русского интеллигента-революционера. Идеал человека культуры, борца-подвижника, который отвергает даже внешние манеры поведения, напоминающие об угнетении человека человеком. Идеал вождя, простого, как правда.

При новом прочтении книг Валентина Чикина никак было не освободиться от одной мысли: вот если бы собрать их в одну книгу да издать. А если ещё присовокупить к ним великолепную книгу о К.Марксе («Исповедь», М., 1987), то это было бы просто замечательно. Книги Валентина Васильевича ни разу не переиздавались, хотя давно этого заслуживают.