В нашей печати активизировались поиски и анализ причин
временного поражения социализма в СССР. Причина, разумеется, не одна, их целый
комплекс, как внутренних, так и внешних. Одной из этих причин ряд наших
товарищей, видных учёных-обществоведов, называют задержку преобразований
колхозно-кооперативной собственности в государственную и ликвидацию
машинно-тракторных станций — важных очагов госсобственности на селе. Это, по их
мнению, стало якобы факторами отставания производственных отношений от ушедшего
вперёд уровня развития производительных сил. Хочу высказать на этот счёт свои
соображения.
Я ИЗ КРЕСТЬЯНСКОЙ СЕМЬИ, всю жизнь живу в деревне на
территории колхоза; 15 лет, с 1972 по 1987 год, был секретарём колхозного
парткома. Постоянно общался со своими коллегами и с руководителями всех
хозяйств района и многих хозяйств области. В 70—80-е годы в Касимовском районе
было 10 совхозов и 14 колхозов. Могу с полным основанием утверждать, что
разница между государственными предприятиями — совхозами и кооперативными — колхозами
в те годы была только в названии. На бумаге считалось, что в совхозе средства
производства и выращенная продукция принадлежат государству, а в колхозе —
именно этому колхозу, что колхоз имеет большую самостоятельность, вплоть до
установления зарплаты колхозникам. На самом деле и к совхозу, и к колхозу был
единый подход: государственные органы планировали и строго за выполнение плана
спрашивали, какого и сколько иметь скота, сколько какой культуры посеять и
посадить, сколько собрать и надоить, сколько и почём продать.
Не будем здесь
говорить, хорошо это или плохо, важно, что отношение к той и другой форме
собственности было совершенно одинаковым. Заработную плату и в совхозе, и в
колхозе начисляли по одной и той же книжке — по соответствующему справочнику,
который лежал на столе и у совхозного, и у колхозного экономиста. Разряды и
ставки по оплате всех категорий работников: трактористов, шофёров, доярок,
телятниц, специалистов, а также зарплата председателей колхозов и директоров
совхозов по этой же книжке были тут и там одинаковы. Таким образом, какой-то
особой, заметной, влияющей на производственные отношения разницы в
социально-экономическом и правовом положении совхозов и колхозов, по крайней
мере в течение последних 25 лет Советской власти, не было.
Примерно то же могу сказать и о другой форме кооперации —
сельских потребительских обществах в торговле. У них не было существенных
отличий от системы государственной торговли в городах. Буханка хлеба, литр
молока, килограмм колбасы или сахара стоили одинаково что в магазинах сельпо,
что в магазинах горторга в Касимове.
Полагаю также, что не было особого вреда и от ликвидации
МТС. Порой утверждается, что после этого колхозы были вынуждены покупать
сельхозтехнику, а денег у них для этого не было и они стали разоряться. Надо
иметь в виду, что эта техника не покупалась, как сегодня, на рынке. Она
распределялась, причём по единому для совхозов и колхозов принципу,
государственными органами. Тогда говорили, что «государство поставляет
технику».
И цена её не была для колхоза особо обременительной. Например, цена
трактора определялась из расчёта тысяча рублей за тонну веса. Трактор
«Беларусь» МТЗ весил в те годы 3 тонны, соответственно стоил 3 тысячи рублей,
гусеничный трактор тянул на 5 тонн и тем самым стоил 5 тыс.. Кстати скажу, что
для такой покупки колхозу достаточно было сдать с откорма на мясокомбинат три
или пять бычков, а сегодня для этого на капиталистическом рынке надо откормить
в 15—20 раз больше. Однако это цена была номинальной. Государство давало на приобретение
сельхозтехники немалую дотацию, наш колхоз, например, платил за «Беларусь» 2200
рублей — достаточно было сдать двух бычков и справного поросёнка.
Проблема была в другом. А именно в том, что при всех
громадных и с каждым годом растущих объёмах производства и поставок техники
сельскому хозяйству этой техники было далеко не достаточно. Приведу точные
цифры. Когда в 1974 году было принято постановление ЦК КПСС и Совета Министров
СССР о развитии сельского хозяйства Нечернозёмной зоны РСФСР, то, кроме всего
прочего, учёные и специалисты-аграрники тогда подсчитали, сколько необходимо техники
колхозам и совхозам этой зоны для того, чтобы своевременно и качественно вести
все полевые работы, обеспечить работу животноводческих ферм, а также, чтобы не
перегружать сельских тружеников сверхурочной работой без выходных и отпусков (а
трудились здесь в основном именно так). Расчёты показали, что для этого
нужно иметь энергетических мощностей (мощность всех тракторов,
автомобилей, комбайнов, электро- и других двигателей) 5 л.с. на гектар пашни
(это называется энергообеспеченность) и 60 л.с. на одного работника
(энерговооружённость).
Так вот, даже в 1985—1990-е годы данные показатели и по России
в целом, и по нашему району, хотя и выросли за предыдущие 20 лет в 3 раза, составляли
соответственно 3 и 35 л.с., то есть чуть ли не в два раза ниже нормы. Сейчас,
хотя прошло уже 25 лет с того времени, в нашем колхозе — передовом хозяйстве
Рязанской области — на гектар пашни приходится 4 л.с. энергетических мощностей,
а энерговооружённость одного работника составляет только 45 л.с. То есть и
здесь ещё много ручного труда, а это признак эпохи феодализма.
Отсюда можно сделать важный вывод. В 1970—1980-е годы
прошлого века у нас отставали не производственные отношения, а, наоборот, производительные
силы, в особенности средства производства. На самом деле тогда произошло
забегание вперёд в формировании производственных отношений: слишком всё
обобществили, за всё — за каждый гвоздь, за каждую гайку — стало отвечать
государство при не достигших ещё должного уровня развития производительных
силах. Тем самым от мнений о пагубности задержки преобразования
колхозно-кооперативной собственности в государственную и, в частности, о вреде
ликвидации машинно-тракторных станций и вообще об отставании производственных
отношений от уровня развития производительных сил в конце советского периода
нашей истории — от этих мнений я предлагаю отказаться как не соответствующих
действительности.
Не буду здесь аргументировать, просто добавлю, что
непродуктивной является также критика концепции неперспективных деревень.
Может, эта концепция и была у кого-то в голове, однако на практике такой идеи не
существовало. Всё шло своим естественным чередом: без всякого понятия о
неперспективных деревнях застраивались центральные усадьбы колхозов и совхозов,
естественно, объективно, само собой уменьшалось население в других населённых
пунктах, никто это вредным не считал, наоборот, считали благом. Так было и в
нашем колхозе, однако я как секретарь парткома и мои товарищи-коммунисты вовсе не
считали, что выполняем названную концепцию. Мы просто старались создать на селе
те же социально-бытовые условия, что и в городе. И это было правильно.
По моему мнению, при анализе причин временного поражения
социализма в нашей стране не стоит отвлекаться на названные здесь факторы, а
искать их в другом.