Каждая книга известного российского писателя, публициста, редактора «Литературной газеты» становится событием. По многим из них сняты фильмы. Последняя (по времени) картина «Грибной царь» была номинантом Ялтинского международного телекинофорума «Вместе». В театрах идут спектакли по пьесам драматурга Полякова. В произведениях Юрия Полякова прослеживаются откровенные аллюзии с современным обществом, легко узнаются, несмотря на изменённые имена, вполне определённые политики, литераторы, издания. Читателей привлекает незамысловатый сюжет, лёгкий слог, сочный юмор авторского почерка. Необременительное досуговое чтение. Однако не опустошённое, а с вполне определенным смыслом.
- Юрий Михайлович, судя по тому, что только в Москве идут сразу восемь ваших пьес, вы — драматург плодовитый. Пишите быстро?
- Быстро пишутся не пьесы, а драматургический материал, как я называю то, что, к сожалению, частенько нынче выходит из-под пера современных авторов. И, надо сказать, режиссёры данный материал любят намного больше, чем хорошо написанный, структурированный, над которым надо поработать, иначе на сцене всё развалится.
- Однако чтобы писать такие пьесы, о которых говорите, надо же быть опытным автором...
- Вовсе нет. Я данный принцип освоил сразу, когда писал первые свои вещи — «Сто дней до приказа» и «ЧП районного масштаба». Я их так сбивал, что когда цензоры, военные или гражданские, указывали на какое-то место и говорили, что оно им не нравится, я пожимал плечами: сокращайте, какие проблемы? Попробовали. Не получилось. Вызывают и говорят: так после сокращений сюжет же пропадает. А я тут при чем? Такой принцип очень важен — когда невозможно сделать купюры. А когда ты сбрасываешь просто драматургический материал, то режиссёры резвятся, как желают, забывая об авторе.
- Вы — писатель плодовитый, из чего можно сделать вывод, что пишется легко. Сколько примерно времени уходит на роман?
- Пишется по-разному, не всегда легко и быстро. Набросок «Гипсового трубача» сделал где-то в середине девяностых годов прошлого века. Однако он не пошёл. И я по-быстрому «сварил» «Козлёнка в молоке».
- У вас, думаю, часто спрашивали, откуда такое название?
- И до сих пор спрашивают.
А идёт оно от запрета в древнем Моисеевом кодексе варить козлёнка в молоке. Существует множество исторических и этнографических объяснений этой заповеди, однако всякая трактовка старой мудрости, как правило, со временем расширяется. Разве, вредя природе, мы не варим козлёнка в молоке его матери? А швырнуть русский народ в палочный социализм, а потом из него загнать той же палкой в дикий капитализм — это разве не то же, что сварить козлёнка в выкормившем его молоке?
И данные вопросы можно продолжить...
- «Гипсовый трубач» дождался своего часа после «сваренного» козлёнка?
- Попробовал вернуться к нему, однако опять пришлось отложить — не пошёл. Написал повесть «Небо падших». И ещё одна попытка вернуться к трубачу не увенчалась успехом, зато получился роман «И замыслил я побег», который потом вылился в семейную трилогию «Треугольная жизнь». Снова к трубачу обратился. И снова неудача. Написал роман «Грибной царь». И после него, в 2006-м, решил последний раз попробовать. И вдруг пошло в ту сторону, в которую я желал.
А желал я написать ностальгическую историю о советском времени, о пионерском лагере, об отношениях между вожатыми. Мои ровесники, какие были в пионерском лагере хотя бы раз, знают, что это очень интересная среда. И я начал в таком духе ностальгическом по советским детству и юности. Сейчас ведь про советские времена такие небылицы сочиняют... просто смотришь и диву даёшься: да кому вы это рассказываете, я же жил в то время... Вы мне ещё про крепостное право расскажите в советское время... Пойти-то пошло, однако повернулось всё не в ту сторону. К давно задуманному добавился ещё один давний замысел: написать о том, как пишутся сценарии режиссёром и сценаристом. Потому что это очень интересный процесс.
- Подсказал данный замысел собственный опыт?
- А как иначе? По-другому не умею. Мне довелось писать сценарий с Евгением Габриловичем. Он мне сам, кстати, позвонил и пригласил в Дом ветеранов, где жил. Предложил написать сценарий по «ЧП районного масштаба». Я ответил, что поздно: картину уже снимают. Решили оригинальный сценарий написать.
О начавшейся перестройке, о том, как может развиваться судьба человека, который поверил в благо задуманных перемен. Снимать должен был режиссёр Леонид Эйдлин, а в главной роли — Ирина Муравьёва, его жена. Картина под неё делалась во втором объединении Наумова. И мы писали почти год. Я там жил, откуда и появился образ Дома ветеранов культуры. Смесь подобных домов — в Переделкине, в Болшево, в Софрино. Написали сценарий. Это был конец 86-го или самое начало 87-го. По логике развития характеров, отношений мы пришли к абсолютному такому художественному выводу, что всё происходящее ведёт к краху, что на поверхность всплывают негодяи — как ни странно, при всеобщем стремлении улучшить жизнь. А люди приличные на дне оказываются. Наша героиня в успех перестройки поверила. Действие происходило в райкоме партии. Хотелось вернуться снова к образу коммуниста, причём неформально. Сравнить, как он своё дело тогда делал и как делает сейчас. Ведь тогда его убили не за преданность ленинизму, а за девушку. Что было по тем временам достаточно смело. У нас в основе также любовь — героини-коммунистки с руководителем авангардного театра, который её цинично предаёт. Получилась грустная лирическая история.Габрилович — мастер такого кружения сердца. Мы — радостные, режиссёр потирает руки. Ирина похудела, чтобы сняться. И вот — заседание худсовета, на который привезли Габриловича. И понесли нас по кочкам так, как не носили в самые партийные времена. Клевета на перестройку — и всё тут! Картину закрыли. У нас много говорят о том, что клали на полку при советской власти, однако помалкивают о том, что либеральная цензура в середине перестройки процветала по полной схеме.
И мы были первыми жертвами этой либеральной цензуры. Габрилович после разноса слёг. Живой классик, живая энциклопедия мирового кинематографа — и вдруг его сценарий закрывают, а нас объявляют диверсантами перестройки. Если бы данный фильм вышел, который, кстати, назывался «Всё будет хорошо», это было бы первое предупреждение: что-то мы не то, ребята, делаем.
Потом я писал сценарий с Меньшовым. Не написали. Всё ушло в разговоры. Потом писали с Говорухиным «Ворошиловский стрелок» по повести Пронина «Женщина по средам», я там диалоги прописывал. Первооснову, кстати, забыли, многие думают, что это оригинальный сценарий.
Так вот, когда я писал сценарии с разными людьми, понял, что самое интересное в этом процессе — разговоры, какие ведутся между соавторами. Масса историй рассказывается, выстраиваются какие-то космогонические модели, политические системы. И я захотел рассказать о том, как зарождается жизнь будущего киномира. Поэтому данный замысел соединился с первоначальным в «Грибном царе» и получился роман, где есть пионерская основа и процесс написания сценария. Плюс к этому отразилась моя борьба, долгая, с криминалом на писательской ниве. И получился совершенно неожиданный роман — многоуровневый, многоплановый.
- Роман о том, что уже произошло, или предсказание, что будет, предупреждение?
- И не то, и не другое. В нём есть мой взгляд на советскую эпоху, на советскую систему взаимоотношений, ценностей в промежуток времени перестройки, нашего трагического распада. И мир современных думающих людей, идей, какие бродят. Мне хотелось написать такую современную вещь, чтобы прочитавшие его через 20 лет поняли, как люди нашего времени относились к происходившему. Мы читаем Достоевского, Чехова, писателей второго ряда — Короленко, Боборыкина и понимаем, чем жила та интеллигенция. Почему меня не устраивает постмодернизм наш? Потому что прочитаешь — и непонятно, про какое это общество, про какое время, когда это всё было? Литература не может быть мейнстримом. А её пытаются таковой сделать всеми силами, правдами и неправдами. Нет у меня никакого предупреждения, это вещь не публицистическая. Хотя герои у меня очень много говорят на политические темы. Если вспомните Тургенева и других, то у них очень много спорят о политике. Это для XIX века было нормой. В наше время сошло на нет: все знали, чем заканчивались споры на политические темы. Интересно, при наступившей абсолютной свободе, кстати, ещё при коммунистах, когда отменили цензуру, как ни странно, политическая острота ушла из литературы в публицистику, в телевизионные дебаты.
- Что для вас Крым?
- Очень важная часть русского исторического и культурного пространства. Это часть моей большой Родины, часть России.
- Нет желания написать что-нибудь с крымским сюжетом?
- Вполне возможно, что в одном из новых сочинений действие будет происходит в Крыму. Почему бы и нет?
Людмила ОБУХОВСКАЯ.
По материалам информационного агентства Крымская правда 
