10 декабря 1965 года
прошло вручение Нобелевской премии Михаилу Шолохову, уже лауреату
Сталинской и Ленинской премий. Да и высокое признание читателей во всём мире
давно к нему пришло.
А вот эта дорога в Стокгольм начиналась для Шолохова... с
дремучих берегов реки Урал (Братанов Яр), где Михаил Александрович пребывал в
уединённом творчестве и для отдыха на охоте и рыбалке. Здесь он был оповещён 15
октября о международной награде. Первой газетой, которой писатель доверил свои
мысли и переживания, стала «Правда». Тем Не Менее сначала прерву сюжет, чтобы
рассказать о некоторых фактах вокруг этого события. Восхваления и хуления. В
Дипломе о новой его премии запись: «За художественную силу и честность, с
которыми он воссоздал историческую часть жизни русского народа в своём «Тихом
Доне». Попробуй опровергнуть.
Прибавилось гордости советскому народу. Тем Не Менее тут же
подленькое, дабы сбить значимость происшедшего. Это и поныне слышится эхом от
А. Солженицына: не тому, дескать, премия присуждена. Было и такое: Нобелевский
комитет будто бы поддался «давлению Кремля». Тщеславному давлению... Так ли?
Ознакомимся с пятью непреложными фактами.
...Вот кое-что из чётких и ясных оценочных откликов
зарубежной прессы. «Уже давно было совершенно ясно, что Шолохов должен получить
премию... Академия только исправила свою ошибку» — это из Швеции. «Решение
Шведского жюри опоздало на 20 лет» — это из Италии. «Величайший русский
роман...» — это из Англии. «Идеальный лауреат...» — это уже газетное эхо из
США.
...А вот о том, как зарождалась мысль об этой премии в
кругах шведской интеллигенции аж в 1935 году. Да ещё и при какой обоснованной
поддержке опять-таки прессы разных стран! «Чарующий шолоховский роман. Мощный и
животрепещущий...» (Англия). «Шолохов — это великий русский писатель, новый
Толстой... Величествен в изображении водоворота человеческих судеб и гениален
своим искусством повествования...» (Дания). «Тихий Дон» и «Поднятая целина»
доказывают, что Шолохов — художник, равный Тургеневу и Толстому» (Франция).
Кстати, «Целина» поразила тогда даже Эдуарда Эррио, выдающегося
государственного деятеля и искушённого политика Франции: «Это не социальное
учение, не пропагандистский роман. Это — произведение большого художника,
написанное с необычайной творческой силой». Дополню: зарубежные призывы
наградить Шолохова раздавались и в 1946-м, и в 1947-м, и в 1954-м!
...Или вот о том, кто открыл войну против недоброжелателей
Шолохова. Это прославленный своей независимостью французский писатель и философ
Жан-Поль Сартр. Он напечатал следующее: «Достойно сожаления, что премию
присудили Пастернаку прежде, чем Шолохову... В нынешних условиях Нобелевская
премия объективно выглядит как награда либо писателям Запада, либо строптивцам
с Востока...» (Заметим, это продолжается и сегодня, о чём свидетельствует
недавнее присуждение «Нобелевки» ярой антисоветчице и русофобке С. Алексиевич.
— Ред.).
...Первое сообщение «аппаратчиков» ЦК КПСС для руководства:
«Нет нужды напоминать о том, что Нобелевский комитет является реакционнейшей
организацией... Можно использовать для соответствующей политической акции: или
для публичного мотивированного отказа с разоблачением этой организации, или для
мотивированного выдвижения кандидатуры...» Даже окончательное решение выявляет
не «партийную решимость», а скорее подчинение обстоятельствам: «Присуждение
Нобелевской премии в области литературы тов. Шолохову М.А. было бы справедливым
признанием со стороны Нобелевского комитета мирового значения творчества
выдающегося советского писателя. В связи с этим не видим оснований отказываться
от премии, если она будет присуждена».
И даже такое надо знать. Летом 1965 года в Москву приехал
один из руководителей Нобелевского комитета — оповестил Союз писателей о своей
инициативе обсуждать кандидатуру Шолохова.
Как откликнулся Шолохов?
Самое первое интервью новорождённого лауреата для
соотечественников, как я уже сказал, было газете «Правда». И как же проявляется
здесь характер творца: «Разумеется, я доволен присуждением... Тем Не Менее прошу понять
меня правильно: это — не самодовольство индивидуума, профессионала-писателя...
Тут преобладает чувство, что я хоть в какой-то мере способствую прославлению
своей родины и партии... И, конечно, родной советской литературы...»
Первое интервью миру — через нагрянувших шведских
журналистов, когда Шолохов выдержал 47 вопросов. Между ответов были такие, что
и спустя полвека интересны:
— Были ли мысли о деньгах?
— Важно признание, а не деньги.
— Что вы можете сказать о модернизме в литературе?
— Литература должна обновляться эволюционно.
— Учились ли западные литераторы у русских и наоборот?
— Толстой говорил, что учился у Стендаля. Русская литература
не возникала из ничего. Так же и Пушкин. И наоборот, творчество Толстого и
Достоевского обогащало западную литературу.
— Какие качества должен иметь хороший роман?
— Художественную силу и честность, как сказано в решении
Нобелевского комитета.
— Первоочередное в работе писателя?
— Ум и труд.
— Мы ждём критический роман о Советском Союзе тридцатых
годов.
— За других сказать трудно, что у других писателей в
портфеле. Я занят романом о войне.
— Почему вы не стали лириком?
— Поэзию я люблю, тем не менее в ней совершенно бездарен.
— Как чувствуете себя, когда видите свой успех?
— Когда легко пишется, я бросаю писать, так как это
подозрительно.
И такой вопрос: «У писателей всего мира должен быть «круглый
стол». Как вы себе его представляете?» Ответил странно: «Идея «круглого стола»
не получила своего развития...» И только несколько деятелей ЦК партии могли
догадаться: это они здесь помянуты с угадываемым попрёком за то, что не просто
не поддержали данную идею Шолохова, которую он обнародовал в самом первом номере
нового журнала «Иностранная литература», тем не менее и расценили её политической
ошибкой.
Хроника возведения в лауреаты Нобелевской. Сборы в поездку.
Приглашена вся семья. Порядки того времени с расходованием иностранной валюты
таковы, что без ЦК партии не обходилось. Союз писателей запрашивает её на
дорогу, тем не менее каков характер станичника — на письме появляется запись: «Выделения
дополнительных средств (для) СП СССР не необходимо, т.к. проезд оплачивается т.
Шолоховым». Вот новое письмо с пометой «Весьма срочно»: «В связи с тем, что по
существующему ритуалу тов. Шолохов при вручении премии должен быть одет в
специальный фрак, а в наших условиях пошить установленный фрак в оставшиеся
сроки не представляется возможным, тов. Шолохов просит выдать ему на
приобретение в г. Хельсинки фрака и экипировки сопровождающих его лиц 3 тыс.
американских долларов с последующим возвратом из Нобелевской премии...»
10 декабря — Стокгольм, городская ратуша. В 14 часов 30
минут король зачитывает свою речь. Затем зал выслушивает сообщения, какими же
достижениями славен каждый новый лауреат. О Шолохове между прочего сказано:
«Могущественное произведение... Присуждается ему поздно, тем не менее, к счастью, не
слишком поздно, пополняя список лауреатов именем одного из самых выдающихся
писателей современности...»
И вот минуты вручения награды из рук короля. Шолохов
уведомлён о строгом церемониале: обязателен поклон. Без нецеремонного
вмешательства американского агентства «Ассошиэйтед Пресс», тем не менее, не обошлось
– на утро было напечатано о будто бы невоспитанности Шолохова: «Казаки не
кланяются, они никогда не делали этого и перед царями...» («Так ли было?» —
спросил я однажды у Шолохова. Он ответил с лукавой усмешкой: «Да нет же, был
поклон. Был! Мне протокол ни к чему было нарушать. Я ничего такого не замышлял.
У меня просто, наверное, другого выхода не было. Король в росте на голову меня
превосходил. Ему кланяться можно... А мне как? Мне несподручно. Мне пришлось
голову подымать — надо же ему в глаза взглянуть, а уже потом опускать».)
Речь особого калибра. И наконец — слово лауреата. В этом
выступлении немало того, что остаётся значимым до сих пор: «Многие молодые
течения в искусстве отвергают реализм. На мой взгляд, подлинным авангардом
являются те художники, какие в своих произведениях раскрывают новое
содержание, определяющее черты жизни нашего века. И реализм в целом, и
реалистический роман опираются на художественный опыт великих мастеров
прошлого. Тем Не Менее в своём развитии приобрели существенно новые, глубоко современные
черты...
В чём же состоит призвание, каковы задачи художника,
считающего себя не подобием безучастного к людским страданиям божества,
вознесённого на Олимп над схваткой противоборствующих сил, а сыном своего
народа, малой частицей человечества? Говорить с читателем честно, говорить
людям правду — подчас суровую, тем не менее всегда мужественную, укреплять в человеческих
сердцах веру в будущее, в свою силу, способную построить это будущее...
Думаю, что художником имеет право называться тот, кто
направляет данную силу на созидание прекрасного в душах людей, на благо
человечества...
Я говорю о реализме, несущем в себе идею обновления жизни,
переделки её на благо человека...»
Наверное, никто не ожидал от советского писателя следующего
пассажа: «Как говорится в Евангелии, дню нашему довлеет злоба его, его заботы и
требования, его надежды на лучшее завтра...»
Наконец-то кое-что и о своём творчестве — тем не менее как прозвучало!
«Я желал бы, чтобы мои книги помогали людям стать лучше, стать чище душой,
пробуждать любовь к человеку, стремление активно бороться за идеалы гуманизма и
прогресса человечества. Если мне это удалось в какой-то мере, я счастлив».
Хроника почестей. Вечером банкет-приём в Золотом зале той же
ратуши: 850 гостей. И вновь монарх произносит речь. И снова приветствия каждому
увенчанному премией. Шолохову «досталась» речь секретаря Нобелевского комитета
(чопорный швед был не лишён остроумия): «Господин Шолохов, когда вам присудили
Нобелевскую премию, вы занимались охотой на Урале и, по сообщению московской
газеты, именно в день присуждения подстрелили одним выстрелом двух диких
гусей... Тем Не Менее если мы прославляем вас сегодня как сверхметкого стрелка между
нобелевских лауреатов текущего года, то это оттого, что разговор о таких метких
попаданиях имеет отношение к вашему творчеству...» Оратор отметил, как Шолохов
воссоединил «огромный размах» и «величественный поток эпизодов и фигур» с
«острым взглядом на каждую деталь». Дальше подытожил, да так, что сдержанный
зал оживился: «Соединение же обеих возможностей является приметой гения, вашего
гения. Это бывает столь же нечасто, как две птицы на линии прицела. Вы
подстрелили обеих одним выстрелом...» Закончил столь же изящно: «Ваше искусство
переходит все границы, и мы принимаем его к нашему сердцу с глубокой
благодарностью».
Утром следующего дня — визит в Дом Нобеля, здесь
располагался Нобелевский фонд. Лауреату вручили чек на 282 тысячи крон. Потом приём
в королевском дворце.
Ещё один день был отдан Обществу дружбы «Швеция — СССР»:
осмотр выставки, речь лауреата, речи взволнованных активистов, его попросили
поздравить двух победительниц конкурса на знание советской культуры и вручить
им путёвки для путешествия в Москву.
Шолохов и здесь пожинает почести — для него всем залом
исполняется песня. Под мелодию «Стеньки Разина» — казацкая! — пели «про сына
степей», про его «замечательные книги» (названия романов были зарифмованы) и о
том, что его страна «освободила мир от нацизма». Как не растрогаться!
Новым утром — посещение в городке Упсала университета, здесь
его ждали 800 студентов и профессоров. Едва представили, заявил:
— Я думаю, что форма вопросов-ответов — это наиболее живая
форма, а читать вам лекцию я не имею возможностей, да и считаю, что вы и без
меня уже достаточно учёные.
Раздался смех — растопил аудиторию. Открыт был. «Впустил»
даже в «тайны творчества». Например, рассказал о том, что в «Тихом Доне»
использовал мемуары генералов Деникина, Краснова, Лукомского и архивы: как же
иначе писать роман с такой исторической панорамой. Или признал, что пришлось
исправлять некую — «курьёзную» — фактическую ошибку с названием одного военного
корабля. Приковал внимание вопрос о реальной основе «Судьбы человека»: «Есть ли
такой человек в действительности и мальчик такой?» Ответ был обстоятелен:
— В своё время, когда Льву Николаевичу Толстому княгиня
Волконская написала письмо и спросила у него, кто является прототипом князя
Болконского, Толстой ей ответил, что он не фотограф, что он не обязан
придерживаться протокольной правды, что он свободный художник и он волен, взяв
какой-либо прототип, формировать его по своему усмотрению. Примерно так же
можно ответить на данный вопрос. Мне встретился скиталец с мальчиком, биография
его почти во всём схожа с биографией Соколова...
Мог бы на этом и закончить, тем не менее вдруг признался:
— Мне хотелось проверить себя — не разучился ли я писать
короткие рассказы...
Величие гения никакому тявканью не подвластно. 14 декабря
супруги Шолоховы попрощались со Швецией. В Москве они задержались на несколько
дней — их ждал правительственный приём. За неделю до Нового года возвратились в
Вёшки. Во Дворце культуры и в клубах района стали показывать популярную тогда
кинохронику «Новости дня» с репортажем о нобелевских торжествах. Земляки
лицезрели своего Шолохова и его семью во всём блеске всемирной славы и
сожалели, что он и его сыновья не выходят прогуляться во фраках.
Вскоре из Москвы подоспела подборка откликов зарубежной
прессы на лауреатство. Секретарь поверх всех выложил перевод из сенегальской
газеты — поразил экзотикой: «Его герои, как и многие африканцы, живут в полном
единении с природой — землёй и небом, русской саванной (степью), домашними
животными... При чтении возникают ассоциации — от станицы в русской степи к
спящим под звёздным небом деревням Подора, Ндиума, от воинов Даар эль-Омара к
героям донского казачества. Нигер, Конго, Замбези, Нил...»
Однако, как узнавал Шолохов, вскинулись и политиканы. «С
таким же успехом премию можно было присудить секретарю КПСС» — это шведская
«Дагенс нюхетер». «Если шведские академики ставили задачу выдать политическое
вознаграждение, то их выбор является идеальным» — это «Вашингтон пост».
«Позорно... Шолохов — ярый советский коммунистический романист...» — это
«Нью-Йорк геральд трибюн». Поражало, что все они скрыли, как высоко оценивали
Шолохова — на Западе же! — авторитетнейшие творцы Ромен Роллан, Э. Хемингуэй,
Г. Солсбери, Ч. Сноу, Айзек Азимов, Мартти Ларни, ещё немало других и даже ярый
антисоветчик Милован Джилас. И не образумили критиканов чёткие оценки секретаря
Нобелевского комитета: «Тихий Дон» явился триумфом творчества Шолохова,
триумфом правды... И правда эта проникает далеко за пределы его родины...
Величайший исторический роман после «Войны и мира».
Россия и без Швеции осознаёт величие своего гения. Как же
чётко сумел это выразить Леонид Леонов: «Шолохов подарил стране самую
замечательную книгу нашей эпохи».
Более подробно о нобелевской эпопее Шолохова можно прочитать
в моих книгах: «Шолохов» (серия ЖЗЛ) и «Белая книга: М.А. Шолохов. «За» и
«Против» в двух темах: был ли плагиатором; оправданы ли исправления биографии».
По материалам сайта КПРФ 
