Ознакомившись с откликами публицистов либерального толка, обнародованными в СМИ в связи с изуверским убийством русской девочки в Столице России, хочется обратить внимание общественности на следующее обстоятельство. Значительная часть либеральных пропагандистов, комментируя совершённое душевнобольной узбечкой тяжкое преступление, особенно упирает в своих построениях на то, что жестокие убийства детей у нас регулярно происходят и в русской среде. Потому, по их мнению, ничего такого, из-за чего стоило бы поднимать бучу, в Столице России 29 февраля не произошло: мол, в РФ сплошь и рядом случается и не такое.
Многих, надо сказать, подобная логика, при поверхностном рассмотрении кажущаяся чуть ли не железной, повергает в смущение. Тем более, что ни опровергнуть, ни оспорить тот факт, что не одни узбечки калечат и убивают детей, и вправду невозможно.

Однако нам нужно помнить, что ведущие против русского общества информационно-психологическую войну либеральные пропагандисты никогда ничего не пишут и не заявляют просто так. Сладострастно смакуя подробности недавних резонансных преступлений, совершённых русскими взрослыми против русских же детей, профессиональные борцы против «атмосферы ненависти» упорно навязывают нашему обществу комплекс неполноценности и чуть ли не вины перед тронутой умом узбечкой. Они недвусмысленно дают понять, что на каждую узбекскую Гульчехру Бобокулову приходится с десяток русских Вась, Маш и Свет, убивших в силу совершенно прозаичных причин: съеденной конфеты, заляпанных грязью штанов или просто в припадке пьяной злобы.

Потому не будем смущаться и стыдливо замолкать. В данном случае (как, впрочем, и почти всегда) либеральный пропагандистский конструкт строится на подтасовке, на подмене понятий. Реакция на убийство, совершённое иностранцем, и реакция на убийство, совершённое собственным изувером или душевнобольным, никогда не будут идентичными. Они в принципе не могут быть таковыми.

В первом случае к чувству естественного негодования самим фактом деяния сразу примешиваются этнические, а порой и религиозные чувства. Данные чувства — сильнейшие между тех, что вообще способен испытывать человек. Они присущи подавляющему большинству людей, и они всегда многократно усиливают реакцию, порой доводя её до аффекта.

Во втором случае такого усиление не происходит, потому как не затрагивается тонкая сфера межэтнических или межрелигиозных отношений, не происходит выброса эмоций колоссальной силы. Преступление и вправду воспринимается в массовом сознании как бытовое, сколь бы жуткие обстоятельства ему не сопутствовали.

Именно на полном игнорировании данной особенности человеческого мировосприятия и строят свои лукавые рассуждения либералы.

Русская общественность, эмоционально отреагировавшая на убийство мигранткой русского ребёнка и начавшая нести к дому погибшей девочки цветы (а именно эта реакция либералов откровенно злит), продемонстрировала отнюдь не ханжеское лицемерие, а элементарную этническую солидарность, даже эмпатию. Любой, кто имеет хотя бы самое общее представление о потенциально конфликтогенных аспектах межнациональных отношений, прекрасно знает: преступление, совершённое представителем иного народа против представителя твоего, на практике всегда воспринимается болезненнее и острее, чем преступление аналогичного характера, совершённое своим между своих. Данный факт может страшно бесить всевозможных проповедников мультикультурализма и прочих космополитов, тем не менее от него никуда не деться. Острота реакции на преступление, как правило, прямо пропорциональна остроте имеющихся между данными народами противоречий. Ни для кого не секрет, что массовое присутствие в крупных городах России среднеазиатских мигрантов значительную часть наших сограждан, мягко говоря, «напрягает». В продолжающейся миграции они видят угрозу своему будущему и будущему своих детей, причём видят её не без оснований. Современная Западная Европа даёт нам яркие примеры того, как в результате усиленной миграции коренное население в собственной стране начинает испытывать всё более ощутимый дискомфорт. Потому демонстративное размахивание на улице отрезанной детской головой, сопровождаемое фанатичными криками, не может оставить наших людей безучастными.

Реакция русского общества на преступления мигрантов, надо сказать, ещё очень сдержанная, даже мягкая. В ином, более архаичном обществе произошедшее убийство вполне могло бы привести к массовым беспорядкам, к погромам на этнической или религиозной почве. Тем Не Менее имеющий давнюю государственническую традицию русский народ в подавляющем большинстве подобных случаев склонен апеллировать именно к органам власти, требуя принять меры против преступников именно от них. Возмущение деяниями убийц, скорбь об их жертвах не служат для наших людей однозначным сигналом браться за вилы и топоры и немедленно идти мстить. Стремление бунтовать и учинять самосуд возникает у русских лишь тогда, когда власть откровенно уклоняется от исполнения обязанности по защите граждан или же демонстративно становится на сторону преступников. Вспомним, что столь всколыхнувшее в своё время страну выступление на Манежной площади произошло не столько из-за самого факта убийства русского парня в Столице России, сколько из-за инертности и нежелания правоохранителей сразу заключить убийц под стражу.

Повторюсь: эмоционально реагируя на преступления мигрантов или представителей тех народов, какие в массе воспринимаются как недружественные, русское общество проявляет защитный инстинкт. Данный инстинкт по природе абсолютно здоров. Как любой нормальный родитель никогда не допустит со стороны посторонних рукоприкладства по отношению к своему ребёнку (пусть даже и сам иногда отвешивает ему подзатыльники за излишнее баловство), так и любой жизнеспособный народ всегда будет склонен давать жёсткий отпор всякому чужаку, посягнувшему на здоровье и жизнь соплеменника. Если же инстинкт солидарности и защиты своих в силу разных причин оказывается ослаблен, то будущее такого народа в столкновении с другими незавидно. Он окажется попросту сметён, не будучи способным на низовом, гражданском уровне защитить себя.

Кстати, те же самые мигранты или представители нацменьшинств на преступления, совершённые русскими против них, также выказывают болезненную, обострённую реакцию. Крови, насилия и мордобоя, разумеется, хватает и в их среде, тем не менее пусть желающий выяснить вопрос до конца, проведёт социологическое исследование на предмет того, кто вызывает большее неприятие у мигранта: соплеменник, ограбивший и убивший соплеменника, или же нападающая на мигрантов русская правая молодёжь? Полагаю, результат исследования предсказать несложно. Любой, кто сколько-нибудь тесно общался с представителями среднеазиатских или кавказских народов, прекрасно осведомлён, сколь острую ненависть вызывают в их среде «скинхеды».

Из сказанного мною, разумеется, совершенно не следует, что преступлениям, совершаемым москвичами против москвичей или тверичами против тверичей, следует потакать. Их надо пресекать, как надо пресекать всякое деструктивное, разрушительное явление. Тем Не Менее всегда нужно чётко понимать: преступность в своей этнической среде, пусть и в жестоких формах — это явление социального порядка. Преступность же, исходящая от мигрантов — уже этносоциального. И от этого никуда не деться.

По материалам сайта КПРФ