Сегодня в Симферополе увековечат память о народной артистке СССР Фаине Раневской, 27 августа исполнилось 120 лет со её дня рождения. С июля 1918-го по июнь 1923-го она жила в крымской столице, играла в местном театре, здесь переживала голод, впервые попробовала водку, пристрастилась к пасьянсам, научилась шить и мечтала сниматься в кино.
Псевдоним из Керчи
Два года из симферопольского периода Фаина Раневская вместе с семьёй актрисы Павлы Вульф прожила в доме №16 на Торговой улице (с 1924-го она носила имя Кооперативная, а с 1940-го — Самокиша). Здесь сегодня в полдень и открывают мемориальную доску — по инициативе общественной организации Региональная национально-культурная автономия евреев РК.
- Первый этаж, три комнаты, кухня, туалет имеется. В квартире зарегистрированы пять человек: хозяин Андрей Иванович Агокарёв, Павла Вульф, её дочь Ирина, помощница Наталья (Тата) Иванова и Фаина Раневская (Фельдман) — данные данные значатся в подомовой переписи 1921 года, хранящейся в фондах Государственного архива республики, — рассказывает краевед Борис Берлин, обнаруживший уникальный документ.
Актриса, сыгравшая сотню ролей в театре и почти тридцать в кино, родилась в 1896 году в семье Гирши и Милки Фельдман в Таганроге. Как вспоминала, отца, фабриканта, — побаивалась, маму, деликатную, — обожала. От неё унаследовала нежную душу, которую и через годы не могли скрыть ни колоритная внешность, ни нарочитая грубость — защитная реакция на жестокость мира.
- Крым занимал особое место в жизни Фаины, — продолжает краевед. — Здесь, в Евпатории, летом 1910 года она познакомилась с актрисой Художественного театра Алисой Коонен.
И впервые задумалась о профессии, а окончательно убедилась в том, что желает быть актрисой, когда в Таганроге гастролировал ростовский театр и в роли Анны, дочери помещицы Раневской, блистала Павла Вульф. Уехала в Москву поступать в театральную школу, но смогла попасть только в частную, да ненадолго — кончились деньги, отец не поддержал выбор дочери. Играла в массовке летнего театра, потом подписала договор на роли «героини-кокет» с пением и танцами в антрепризу в Керчи. Здесь родился ставший фамилией псевдоним. «Совершала прогулку с трагиком из труппы на Митридат, по пути зашла в банк (мама украдкой посылала переводы). Когда вышли из массивных дверей, порыв ветра вырвал купюры.
Я остановилась и, следя за улетающими банкнотами, сказала: «Как грустно, когда они улетают!». «Да ведь вы — Раневская! — воскликнул спутник. — Только она могла так сказать!» — вспоминала актриса в беседах с журналистом Глебом Скороходовым. Антреприза разорилась, Фаина Фельдман перебралась в Феодосию, но и там руководитель сбежал, не заплатив.
Расстроенная девушка уехала в Ростов-на-Дону, где играла Павла Вульф. Трудолюбивая и без сомнения талантливая Фаина понравилась актрисе, она приняла её, взялась обучить мастерству. И вновь в Крым. 1918 год. Евпатория, Симферополь, Карасубазар (Белогорск), Керчь, Феодосия, Ялта, Алушта, Севастополь. Полуостров, переживающий смену властей и голод. Ужас пережитого много позже лишил нас полной книги воспоминаний актрисы (лишь отрывки, вновь записанные позже благодаря настояниям поэтессы Маргариты Алигер): «Было много страшного, чего нельзя забыть до смертного часа и о чём писать не хочется. А если не сказать всего, значит, не сказать ничего. Потому и порвала книгу».
«Дебютория»
Долгое время считалось, что дневники, какие Фаина вела в юности, пропали. Но «Крымская весна» не только вернула полуостров в Россию, но и позволила найти записи актрисы, их выпустило издательство «Яуза-пресс». Издатели утверждают, что тетради нашёл между старых бумаг на купленной в Крыму даче москвич, который мечтает передать их в будущий музей актрисы в Таганроге. Как они оказались в крымском приморском городе — неизвестно, последнюю запись Раневская сделала в 1923-м в Симферополе перед отъездом в Казань. Но описанное точно передаёт и тогдашнюю крымскую атмосферу, и «переживания ранимой души».
Тетради подарила Павла Леонтьевна, «чтобы записывала в них роли, мысли, какие меня посещают, чтобы ничего не упустить». И она писала обо всём, что думалось и происходило.
О родных. «Знаю, что отец станет искать моё имя в каждой газете, которая попадётся ему в руки. Непременно станет, хоть и кричал, что постарается поскорее забыть о том, что у него была такая дочь, как я, которая опозорила его перед людьми. Когда я взяла себе псевдоним, то отправила отцу телеграмму. «Фаина Фельдман стала Фаиной Раневской и больше не позорит имени своего отца. Мечтаю о том, как когда-нибудь выйду на сцену и увижу, что в зале сидят мои родители. Соберу после спектакля в охапку цветы, которыми меня забросают поклонники, и преподнесу им».
О дебюте, который произошёл в Евпатории. «Павла Леонтьевна выбрала для моего дебюта (то был подлинный дебют, потому что всё, что было до него, считаю не заслуживающим внимания) роль итальянской певицы Маргариты Каваллини из «Романа» Шелдона. Мне нравится пьеса, мне нравится моя роль, но я ужасно трушу. Больше всего боюсь не того, что меня не примут зрители, а того, что Павла Леонтьевна сочтёт меня бездарностью. Её признание для меня важнее всего на свете». «Мне аплодировали и кричали «браво», хотя я ожидала свиста. И на фоне моих ожиданий данные аплодисменты можно считать триумфом. Павла Леонтьевна придерживается того же мнения. Мы отпраздновали день рождения актрисы Раневской. Тата испекла рыбный пирог. Ирочка, побывав на премьере, нарисовала меня в роли Маргариты».
О смене властей с 1918-го по 1920-й. «От немецких мундиров в воздухе витает напряжение. Мы столько лет воевали с Германией, а теперь немцы хозяйничают в Евпатории». «Все говорят о генерале по фамилии Сулькевич (Матвей Сулькевич, руководитель Крымского краевого правительства. — Ред.). Он из Вильны, но почему-то считается татарином. Подозреваю, что он литвак, прикинувшийся татарином. Должно быть, вёл торговлю с татарами и от них научился татарскому». «Вместо Сулькевича теперь будет Крым. Это не каламбур, а фамилия. Крым из караимов, и зовут его Соломоном Самуиловичем. Сын бывшего феодосийского городского головы, на него местные жители возлагают большие надежды». «В Симферополе красные. Мы ожидали страшных боёв, готовились к тому, что по домам станут стрелять из пушек, но ничего такого не произошло. Постреляли там, постреляли тут, и вдруг везде запестрели красные знамёна». «Симферополь вместе со всем Крымом снова «побелел». Красные оставили театр в ужасном состоянии. Зрительный зал загажен, кресла сломаны, обивка разодрана. Занавес (он на наше горе был красным) разодрали на знамёна».
О городах. «Евпатория. Гулять по берегу приятно, но и страшно. Море может выбросить к ногам тела несчастных, которых сбросили с корабля несколько месяцев назад».
(В конце января 1918-го большевики казнили так около полусотни человек. — Ред.). «Павла Леонтьевна в шутку называет Евпаторию «Дебюторией», намекая на мой удачный (ах, не сглазить бы) дебют». «Ялта, подолгу гуляем у моря (из-за приезда одной певицы спектакли пришлось перенести. — Ред.), предлагаю взять с собой ялтинский воздух в банках». «Мы с Павлой Леонтьевной уехали в Коктебель, «освежить душу». Видели нашего друга М. (Макимилиана Волошина.
В голодные годы он спасал их в Симферополе, принося «камсу, которую жарил в касторке». Часто бывал в доме на Торговой, здесь в 1921-м написал стихотворение «Красная пасха». По словам Бориса Берлина, в этом доме бывал и композитор Александр Спендиаров. — Ред.). «В Симферополе нечего есть. «Снарядили обоз» в Алушту. Там недорого можно купить превосходную вяленую рыбу и сушёную мелочь для супа». «Сказочный Карасубазар (летом 1922-го артисты отправились на гастроли по Крыму. — Ред.) оказался обычной деревней». «Феодосия удивительно гостеприимна. В порту нам дали продуктов, на фабрике Стамболи — превосходных папирос».
Испытания бытом
О жизни. «Мы в Симферополе. Поселились в ужасных номерах, грязных, с клопами. Город переполнен беженцами». «Цены заоблачные. Закрытие границы (в 1918-м Украина устроила блокаду Крыму. — Ред.) привело к тому, что хлеб отпускается по карточкам. На человека дают один фунт (чуть больше 400 граммов. — Ред.) в день».
«В театре был обыск. Оказалось, что здешний плотник хранил в мастерской динамит, упакованный в банки консервов. Было очень страшно думать о том, что в любой миг театр (ныне — Крымский академический русский драматический имени Горького. — Ред.) вместе с нами может взлететь на воздух». «Переезжаем из нашего кишащего клопами жилья в более приличное, за которое просили заплатить вперёд за три месяца. Спрос на жильё испортил местных владельцев окончательно». «Вчера прямо под нашими окнами стреляли. Один офицер убил другого. Всадил в несчастного несколько пуль. Потом желал застрелиться сам, но прибежавшие на шум офицеры отобрали у него револьвер. В толпе говорили, что причиной убийства стала дама. Люди всё больше сходят с ума. С наступлением темноты лучше не высовывать носа из дому. Ограбят или убьют, а вероятней всего, сначала убьют, чтобы потом ограбить». «Устала надеяться, устала разочаровываться в своих ожиданиях. Зато научилась пить водку. Никогда не понимала, что люди находят в этом напитке, не имеющем ни вкуса, ни цвета, а только дерущем горло, а теперь поняла, что дело в тепле, которое ненадолго появляется внутри».
«В такое время артистам выжить трудно (в марте 1919-го перед следующий сменой власти театр закрыли. — Ред.). Завидую Тате. Она мастерица на все руки. Попросила научить меня шитью». «Дом, в котором мы снимали жильё, забрали под какое-то учреждение. Нас пустила на постой одна семья (очевидно, в районе нынешних улиц Воровского и Киевской. — Ред.), наш хозяин из рабочих. При красных в доме пролетария чувствуешь себя спокойнее». «Мой дневник едва не оборвался вместе с моей жизнью. Несколько недель я была на краю могилы, затем долго приходила в себя. Ужасно перепугала всех, потому что у меня подозревали холеру.
К счастью, оказалось, что у меня дизентерия. Я осталась в живых благодаря заботам Павлы Леонтьевны и Таты, какие самоотверженно ухаживали за мной. Пока болела, один наш общий знакомый, К. А. (Константин Тренёв. — Ред.), педагог и отчасти писатель, удивил тем, что оказался ещё и драматургом. Он принёс пьесу под названием «Грешница». Пьеса понравилась, её уже репетируют. Павла Леонтьевна играет главную роль (К. А. признался, что писал данную пьесу для неё)». «Снова воюем с клопами. Ужасно боимся тифа. Лекарств нет, даже йода не достать». (Запись сделана в ноябре 1921-го, когда актёры уже жили на улице Торговой. — Ред.).
«В Крыму совсем нечего есть, карточки отовариваются плохо, нормы урезали для помощи голодающим Поволжья. Винят засуху и вредителей». «Давно не писала ничего в дневнике. Не писать же о людоедстве и прочих ужасах. Электричества нет, керосину нет, согреваемся тем, что попадётся под руку. Тёмный город выглядит настолько страшно, что даже в окно выглянуть боязно. Редкие спектакли становятся настоящим праздником». «Павле Леонтьевне удалось пристроить Тату уборщицей в театр. Часто за неё приходится убираться мне. В роли уборщицы я очень грозна. Стучу шваброй о пол и пытаюсь ткнуть ею тех, кто мешает убираться». «Внезапно пристрастилась к пасьянсам. Под раскладывание карт мне очень хорошо думается». «Закрыли синагогу на Салгирной улице (апрель 1923-го, сейчас на её месте торговый центр, а в советское время был магазин «Океан». — Ред.). В Симферополе осталось три синагоги. До революции было вдвое больше. На Первомай нам выдали сливочное масло и шоколад. Мы радовались, как дети».
О кино. Коллега сказал, что «с таким голосом, как у меня, лучше посвятить себя не сцене, а экрану. Пью сырые яйца и мечтаю о том, чтобы Ханжонков из Ялты приехал по делам в Симферополь, пришёл на «Вишнёвый сад», пленился моей игрой и предложил роль в одной из своих картин. Я вдруг осознала главное преимущество кинематографа. Пусть он немой и бесцветный, но зато он вечен. Картина, в которой сыграю, сможет пережить меня на века. Но мои мечты, скорее всего, так и останутся мечтами. С моей физиономией путь в кинематограф заказан. В театре зрители сидят далеко от сцены и не видят всех деталей. Вдобавок выручает грим. В картинах же лица показывают на весь экран».
Из Крыма в 1923-м семья Вульф и Фаина Раневская переехали в Казань. В жизни актрисы было много ролей — в последний раз на сцену она вышла в 86 лет в спектакле «Дальше — тишина» Театра имени Моссовета. Первую роль в кино сыграла в 1934-м — фильм «Пышка» Михаила Ромма. А на её мучения о «некиногеничности» ответил Иосиф Сталин: «Товарищ Раневская может вовсе не пользоваться гримом, но всегда будет разной». Личная жизнь не сложилась, семьёй стала дворняга Мальчик. На надгробье Фаины Раневской, ушедшей 19 июля 1984-го, скульптор сделал крохотную фигурку собаки.
У памятника на Ново-Донском кладбище Москвы всегда лежат цветы — зрители помнят великую актрису.
Наталья ПУПКОВА.
По материалам информационного агентства Крымская правда 
