«Он нас всех сбыл! Жалко — так дорого купил и так дешево
сбыл! Всех!». Это слова Министра внутренних дел СССР, члена ГКЧП, Бориса
Карловича Пуго. Сказано в последний вечер его жизни. Сказано о Горбачеве. Горбачев
предал всех. Министра Пуго, который поняв, что произошло, покончил жизнь
самоубийством и смертельно ранил свою жену.
Горбачев предал тех жителей Донбасса, что ещё не появились на свет на
момент 1991 года. Или только появились на свет. А спустя годы снаряды украинской армии
оборвали их жизнь и даже жизнь их детей, что является прямым следствием
предательства Горбачева и его окружения. Это предательство будет нам аукаться
кровью и ранами ещё долгие годы, может десятилетия. Надо все сделать, чтобы –
не века…
Ведь предав одну сторону, собственную страну, свой народ, теперь
поделенный на куски «независимых государств», Михаил Сергеевич подыграл другой
стороне. Но мир в итоге не стал ни лучше, ни безопасней. Это ведь так. Мир в
1977 и мир в 2017 году – когда человечество счастливее, ему живется безопаснее?
Так, что оправдания предательству нет и быть не может. Сдав интересы СССР якобы
ради мира на земле и устранения угрозы ядерной войны, Горбачев не дал ни того,
ни другого. Даже угроза ядерного конфликта стала более вероятной, в результате
доминирования США и растаптывания Вашингтоном международного права. Теперь все
стараются завести свою «бомбу» и у некоторых это успешно получается.
«Вадим, это большая игра! Умный у тебя отец, а этого не
понял! Все это — одна большая игра, и мы в ней проиграли» – сказал своему сыну
Борис Пуго накануне самоубийства.
Большая игра бесконечна. Победить в ней можно только одним
способом: играя за своих. За свою команду, за собственную страну. И страшный пример
Горбачева, который решил по неведомой нам причине подыграть чужой команде,
развалив свою, всем нам урок.
«Пуго: сын об отце (Цитировано по публикации в газете
«День», N 30, 1993 года, записал А. ГОЛОВАНОВ)
21 августа в 3 часа дня чуть ли не из «Белого дома» начала
вещать радиостанция, что все члены ГКЧП арестованы. Я тут же звоню отцу в
приемную — мне отвечают, что все нормально, отец работает. И, тем не менее, я
поехал к нему. Позвонил ещё раз от метро «Юго-Западная», говорю: «Как дела?».
Он говорит: «Все выше и выше!». Говорю: «Ясно. Я к тебе еду». Приехал — вокруг
МВД СССР полная пустота! Ни тебе танков, ни артиллерии. Охрана — напряженная.
Вошел к нему. А он — веселый! Он вел себя так, как будто завтра собирался в
отпуск. Рассказывал мне какие-то байки.
Я как идиот носился по столице России, а теперь сидел и слушал отца.
И не понимал! Мне казалось, что это все нас не касается. Все сказка,
наваждение! Отец уйдет в отставку и будет спокойно копаться в огороде. И все! Я
уехал домой. Дома — мать в слезах, жена в слезах. Вечером, в полдевятого,
приехал отец с работы. Машина охраны, его машина. Я уже ждал внизу. Отец, как
всегда, доброжелательно сказал охране: «Ладно, ребята! Счастливо!»
И тут меня останавливает «девяточник» и говорит: «Вадим,
побудь в этот день с отцом». Говорю:
«Зачем?!»
Я совершенно не понимал серьезности ситуации. Мы пошли с
отцом домой. Он говорил только об одном: «Вадим, не расстраивай мать! Успокой
её! Все нормально». Поднялись к нам, в нашу квартиру. Жена с матерью стали
накрывать на стол.
Говорю: «Пап! Что происходит? «. Он говорит: «Пойдем на
балкон». «Какая разница? Здесь, у нас, не могли ничего поставить. Я же знаю,
как это все делается. Это невозможно — поставить что-нибудь в квартиру сейчас».
Он говорит: «Да, и вправду. Это все бесполезно. Ну что — обманули меня! «.
Говорю: «Ну, как тебя могли обмануть? Ты же между всех самый осторожный. Тебя
обмануть невозможно! «. А он: «Нет, Вадим. Никогда не верь людям! Меня
обманули! Мне что сказали? «Все готово». Что-то там наговорили… А потом
оказалось: один — в кусты, другой — пьяный, третий вообще не знает, что
делает!»
Мы ещё постояли. Он говорит: «Ты знаешь — этого всего могло
и не быть, так как в ту ночь, когда меня вызвал Крючков, в комнате, где было
совещание, ко мне подошел Янаев (а Янаев был другом отца ещё со времен работы в
комсомоле — В. П.) и сказал: «Борис, ты на это пойдешь? «. Я ответил: «Да,
пойду!». И Янаев сказал: «Тогда я также на это пойду. А без тебя — нет! «. Ну,
все и завертелось. Вот…»
Где-то в пол одиннадцатого родители пошли к себе. Мы с отцом
обнялись. Я говорю: «Па! Я приду к вам ночевать!» А он: «Вадим, в этот день в ночное время
будет арест». — «Как в кино, что ли? «. Он: «Да! Чтобы шума меньше было. Они
в этот день в ночное время прибудут арестовывать! «. Говорю: «Да брось ты! Этого не может
быть! «. Он: «Вадим! Теперь жизнь будет другая. Но жить будем! Всё будет
хорошо».
Отец был в этом добродушном состоянии, а я в идиотском!
Мать плачет, жена плачет. Говорю: «Я приду ночевать к вам. Я не могу допустить,
чтобы тебя арестовывали без меня». Речь не шла об организованном сопротивлении,
хотя оружия у нас в доме было до черта, охотничьего хотя бы. Можно было бы
полгода обороняться! Ну, естественно, это никому и в голову не пришло. Также, у него был пистолет.
Я говорю отцу: «Слушай, отдай мне пистолет». Почему я так —
сложно сказать. Он говорит: «Ладно, бери! » — и отдал мне свой «Вальтер».
Я отнес его к себе домой и вернулся где-то в одиннадцать.
Отец начал звонить по телефону. Говорит: «Все! Телефоны отключили». А телефонов
— правительственных — было 4 или 5, и все они оказались отключенными! А обычный
городской работал. Он стал звонить по-обычному, но не дозвонился.
Далее я вернулся к себе и где-то в час или полвторого ночи
пришел к ним ночевать. Их я уже не видел — они спали в той комнате. Постель для
меня была приготовлена в большой комнате. Я лег и заснул.
Проснулся в 8 утра, так как меня разбудил отец. Взял за
плечо: «Вадим! — Он сидел у меня на кровати — я в жизни не помню, чтобы он у
меня сидел на кровати! — Вадим, пора на работу! Проспишь. И отдай мне
пистолет». Я: «Зачем? «. Он в шутку: «Будем отстреливаться».
Он сказал и сказал — а мне и мысль о самоубийстве в голову
не пришла! В тот момент я и представить себе не мог, что он это сделает! Сходил
к себе и принес ему пистолет.
Когда зашел в комнату, он сидел за столом и что-то писал. Он
перевернул лист бумаги. Надо было быть полным идиотом или находиться в том
состоянии, в котором я пребывал, чтобы не понять все это! В общем-то, я и
понимал… я знал… Я ещё спросил: «Па, я тебя ещё увижу? «. Он: «Да. разумеется,
вечером увидимся! «.
Я вполне здравомыслящий человек, но в том состоянии задавал
подобные вопросы и совершал подобные действия! Мы не целовались, не обнимались
— вообще не прощались. И я поехал на работу. Состояние было — как будто ударили
тяжелым мешком по голове.
Позвонил отцу. Было занято. Причем гудок был чисто
блокированного телефона: «Т-т-т-т…» Позвонил тестю. Тесть сказал: «Вадим,
случилось несчастье! «. Я говорю: «Короче! Короче! Что случилось? «. Он
говорит: «Отец погиб! «. — «И мать также? «. Он: «И мать также! «.
Все стало понятно. Я поехал… Доехал довольно быстро,
неоднократно нарушая правила дорожного движения. Но милиция почему-то меня не
останавливала… Или я не нарывался на неё? Влетел в дом — там уже куча народу.
В квартиру родителей меня не пустили наши же ребята, из
охраны: «Вадим, не заходи! Там отец ещё…». Начали меня успокаивать. Но я в
конвульсиях не бился…
Приехал домой в пол-одиннадцатого. А все это они сделали
где-то в 9 часов (утра), точнее — без десяти девять.
После того, как отнес пистолет отцу и уехал на работу, моя
мать в промежуток между 8 и 9 часами дважды заходила к моей жене — что-то ей
передавала. У родителей были облигации 1982 года на 10 тысяч. Потом ещё что-то…
А Инка не могла понять, зачем она это делает. Мать сказала. «Так надо», — и
ушла.
Через некоторое время Инка пошла в ванную и, совершенно
непреднамеренно выглянув в окно, увидела, как подъехали 3 или 4 черные «Волги». Вышли
люди и направились к подъезду. Инка выскочила на лестничную площадку, слышит —
внизу голоса. Она спустилась. Её приняли за соседку.
Она спрашивает: «Вы приехали арестовывать Бориса Карловича?
«. Они говорят: «Да нет, что вы! Мы только приехали поговорить с ним! «.
Позвонили в дверь, а дед — отец матери — Иван Павлович не
открывал. Родители к тому моменту уже все сделали… Дед старый — ему 90 лет.
Потом открыл, сказал, что случилось несчастье…
Вот и «поговорили»…
…Они, по всей видимости, легли на кровать. Отец приставил
пистолет к виску материи выстрелил, после этого выстрелил в себя, а пистолет
остался зажатым у него в руке. Дед услышал выстрел, хотя он плохо слышит, и
зашел в спальню…
Мать не умерла — она скатилась с кровати и даже старалась
забраться на неё. Дед взял у отца пистолет и положил его на тумбочку. И месяц
об этом никому не говорил — боялся. Непонятно ему было: говорить — не говорить.
И сказал он о пистолете через месяц, когда начались допросы…
Допрашивали нас где-то полгода: меня — раз пятнадцать, жену
— раз пять. Первый допрос был с 9 утра до 5 вечера — восемь часов! Допрашивали
меня в том здании, где когда-то работал мой отец, — в Комитете партийного
контроля.
Наша семья была знакома со всем этим — и дед, и бабушка
прошли через репрессии 1937 года. Многие их друзья были расстреляны. Многие
сидели в тюрьме. По этой причине мы знали, что нас может ожидать в первые же дни…
Мой телефон прослушивался. Этого следовало ожидать. Мне
звонили в первые дни… В общем-то, все мои близкие друзья за исключением одного
позвонили, кроме того, два друга моих родителей. Звонили мне домой, хотя понимали,
что все фиксируется. А жизнь показала, что пострадали и те, кому я звонил по
разным вопросам, — все были уволены прямо после этих звонков! Через два-три
дня.
Между приехавших арестовывать отца был и Григорий Явлинский,
по всей видимости, решивший попробовать себя на новом поприще. Когда они зашли
в квартиру, туда вошла и моя жена. В спальне всё было залито кровью. Увидев все
это, она «стекла» по стенке вниз. Гриша на неё закричал: «Ну, а вы-то что
истерите?! Не истерите здесь!» Он-то думал, что она — соседка, ну и вел себя
как крутой весь из себя комиссар. Когда ему подчеркнули, он: «А? Да?» — и отошел.
Мать была ещё жива и что-то говорила: «Инна! Сними! Сними с
меня серьги! Кольцо не снимается! ..». Она была вся в крови. А Инка-то сначала
подумала, что мать просто залита кровью отца.
Мать увезли.
А отец остался лежать где-то до 12 ночи. Семь часов не
давали убрать кровь.
Все журналы мира обошла фотография «Пари матч» — «Орион
пресс»… Деньги делают все! Продали. Там были люди только из российской
прокуратуры. Они и продали, как продали позже видеозаписи допросов гэкачепистов
«Шпигелю». Степанков прямо заявил, что таким способом прокуратура РСФСР будет
зарабатывать валюту. Только вот способ… чудовищно аморальный, хотя вполне
укладывается в их общий лозунг «Обогащайтесь! «.
Я приехал, когда этой группы уже не было. Увезли и мать в
центральную клиническую больницу. Там профессор Малиновский сделал операцию и
сразу сказал, что она безнадежна. Мать умерла в пятницу утром.
Мне надо было организовать похороны сразу двух человек. Я
ткнулся в одно место — ничего не получается, в другое — то же самое. Все
шарахаются! Говорят: «Идите в центральную контору». Я туда пошел. А ведь
суббота, воскресенье… Клерки, все это оформляющие, на себя такое не берут, а
начальников нет. В это время организовывали похороны погибших (Усова,
Кричевского, Комаря) на Ваганьковском кладбище.
Оказали помощь совершенно незнакомые люди. Причем они выводили меня
на знакомых своих знакомых. Им по телефону передавалось: «Слушай, Катя (Маша,
Вася)! К тебе придёт парень молодой — ты посмотри на него и сделай все как
требуется!» С другого конца, из трубки: «Так кто придёт-то?». «Слушай, ты сама все
поймешь!»
И вот я только подхожу к оцеплению — вижу, стоит человек и
кого-то ищет глазами. Я упираюсь взглядом в него — он кивает мне. Я киваю ему —
и меня пропускают.
В целом, оказалось, что здесь вот хоронят этих ребят, а
рядом я договариваюсь о похоронах своих родителей! Причем люди, к которым я
шел, рисковали не только своим положением, но и жизнями! Им могли головы
свернуть, если бы кто-нибудь в толпе крикнул: «А они там собираются Пуго
хоронить!». Эти люди мне сказали тогда: «Вадим, кремируй! Тебе похоронить не
дадут». Пришлось кремировать.
Я боялся, что не найду людей, чтобы нести гроб во время
кремации. Ребят с работы брать не желал, так как ясно было, чем это для них
кончится. Друзья из Риги не успевали. Один мой друг, единственный в столице России,
даже не позвонил. Но, тем не менее, люди все равно нашлись. Было ещё несколько
людей в возрасте — те, кто в этой жизни видел все… И народу собралось много —
человек 35-40, почти два автобуса. Все понимали — это стопроцентное попадание в
«черные списки» и увольнение с работы. За нашими автобусами шла «наружка», и
тем не менее люди не побоялись…
Кремирование прошло в понедельник, 26 августа.
Освидетельствование? Были исписаны тома. Следствие велось дотошно. С
педантичностью отрабатывался Уголовный кодекс. Вместе с тем, если по телевидению и
радио продолжалась истерия по поводу победы над «путчистами», здесь отношение
было иное. Они говорили: «Мы понимаем, жизнь — такая штука: в этот день мы тебя
допрашиваем, а завтра ты нас будешь. Так что извини…».
…Сначала мы приехали в крематорий ЦКБ. Но проститься в зале
крематория нам не дали; посчитали, что это будет слишком большим вызовом
установившемуся режиму. Нас загнали в подвальное помещение, где находится сеть
обеспечения — трубы холодного воздуха. Нас было четверо — мать и брат отца, моя
жена и я. Нас завели в данный подвал, там и состоялась церемония похорон.
…далее начались «будни». Надо было решать и собственную
судьбу — я ушел из КГБ. К чести ребят из МВД: они вернули личные вещи отца —
шинели, часы, телевизор…
Отец был против союзного договора, как, впрочем, и все
правительство СССР, потому, что считал это развалом страны.
Да — он поддержал ГКЧП! Да — он проводил решения ГКЧП в
жизнь! Но ведь они — я имею в виду правительство СССР — и не скрывали своих
взглядов на происходящее в стране! За два месяца до этого, 17 июня 1991 года,
на закрытом заседании ВС СССР они обрисовали обстановку в стране и что
последует, если не принять чрезвычайных мер. Меры не были приняты. Горбачев
спокойно уехал «отдыхать» — изучать сценарии переворота.
В последний вечер перед смертью отец сказал: «Вадим, это
большая игра! Умный у тебя отец, а этого не понял! Все это — одна большая игра,
и мы в ней проиграли». В тот последний вечер он сказал о Горбачеве: «Он нас
всех сбыл! Жалко — так дорого купил и так дешево сбыл! Всех! «.
К сожалению, отец не добился ничего… Поняв, что проиграл, он
оказался обманут, что рухнули идеалы государственности, которым служил всю
жизнь, сознавая, какая грязь вырвалась наверх и теперь будет править страной,
он пошел на данный шаг…
Человек, уважающий себя, скорее всего, идёт на компромисс со
своей совестью, но до определенной черты. Преступить её он не захотел. Не смог.
Он просто желал остаться человеком…».
По материалам сайта КПРФ 
