Пасха, Светлое Воскресение Христово, тема возрождения в новой, лучшей жизни, воскрешения души и нравственного обновления всегда занимала в творчестве российских писателей особое место. Обращаясь к духовной природе пасхального торжества, литераторы размышляли о добре и милосердии, любви и всепрощении. Иван Шмелёв в своём замечательном романе «Лето Господне» описал любимый православный праздник через призму детского восприятия; Иван Бунин соединил образ Пасхи с образом национального возрождения; по воле Фёдора Достоевского именно в пасхальные дни происходит нравственное воскрешение Родиона Раскольникова в «Преступлении и наказании». Про это сообщает пресс-служба Президентской библиотеки, передаёт «Крымское информационное агентство».
Государственный чиновник и поэт Гаврила Романович Державин ощутил «первое вдохновение или мысль» к написанию оды «Бог» в 1780 году. В тот момент он «быв у всенощной в Светлое Воскресение в дворцовой церкви Зимнего, и тогда же, приехав домой, первые строки положил на бумагу», читаем мы в издании «Записки Гавриила Романовича Державина. 1743–1812».
Свою оду Державин закончить на Пасхальной неделе поэт не смог «из-за занятости по службе», домашних и светских забот… Он не раз пробовал к начатой оде вернуться, но ничего не выходило: очень высокую творческую задачу поставил Державин перед собой первыми строками, а каждодневные житейские и государственные хлопоты забирали слишком много нервной и душевной энергии.
А тема не отпускала. И однажды пришло озарение. Случилось это четыре года спустя. Гаврила Романович выехал, «побуждаем внутренним чувством», проведать своё поместье. В пути, где-то за Ямбургом, он остро ощутил, как тянутся к перу пальцы… В Нарве Державин остановился, не писать «Бога» он уже не мог. У какой-то незнакомой старушки «нанял маленький покой», заперся, несколько суток прожил затворником. Работал, творил, не различая дня и ночи… «Твоё творение я, Создатель! / Твоей премудрости я тварь, / Источник жизни, благ податель, / Душа души моей и царь! / Твоей то правде необходимо было, / Чтоб смертну бездну преходило / Моё бессмертно бытие; / Чтоб дух мой в смертность облачился / И чтоб чрез смерть я возвратился, / Отец! – в бессмертие твое…»
Ода «Бог», пришедшая к поэту в пасхальную ночь, – одна из вершин державинского творчества.
На торжественном пасхальном богослужении в 1835 году Пушкин был в той самой дворцовой церкви Зимнего, где на Всенощной перед Светлым воскресеньем Державина осенили первые строки оды «Бог». На календаре – 7 апреля. В этот же день, так, по крайней мере, утверждают «Примечания к собранию сочинений» поэта, Пушкин написал стихотворение «Полководец». Видимо, после службы он ещё раз посетил в Зимнем галерею 1812 года. «Толпою тесною художник» поместил сюда начальников народных сил. Как всегда, остановился перед портретом Барклая де Толли. Для Пушкина Барклай – герой, взявший на себя всю ответственность за отступление в 1812 году, представив своему бессмертному преемнику – Кутузову – «славу отпора, побед и полного торжества». «Неужели же мы должны быть неблагодарны к заслугам Барклая, поскольку Кутузов велик?..» – вопрошал поэт.
Пушкин называл своё стихотворение «несколькими грустными размышлениями» о заслуженном полководце. Но оно куда крупнее, философичнее. Оно – о человеке, в русле гениальной державинской строки из оды «Бог»: «Я царь – я раб, я червь – я Бог». Оно – о нас с вами, желал или не желал этого Пушкин в Светлое воскресенье 1835 года.
И ещё одно свидетельство современника поэта из книги В. В. Вересаева «Пушкин в жизни», связанное с отношением А. С. Пушкина к великому празднику Пасхи. Как рассказывал Александр Раевский, Пушкин ещё совсем молодым человеком, будучи в Одессе, «не пропускал никогда… заутрени на Светлое Воскресенье и звал всегда товарищей „услышать голос русского народа“ (в ответ на христосование священника „воистину воскресе“)».
«Хотя до праздника Воскресенья Христова остается ещё три с половиною недели, но я заранее вас поздравляю, добрый и почтенный друг мой Надежда Николаевна… На днях я еду отсюда в Штутгардт, с тем чтобы там в русской церкве нашей говеть и встретить Пасху. Вы можете быть уверены, что я буду молиться и за вас, как, без сомнения, вы будете молиться обо мне, и что после провозглашения „Христос воскресе“ пошлём взаимно друг другу наши душевные и братские лобзания…», – писал Н. В. Гоголь из Ниццы в марте 1844 года Надежде Николаевне Шереметевой, тётке поэта Ф. И. Тютчева и своему другу, которую он почитал «духовной матерью». Переписка с Н. Н. Ш., как обозначал адресата писатель, опубликована в издании «Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные по воспоминаниям его друзей и знакомых и из его собственных писем» 1856 года.
Данные строки московская литературная элита в первый раз услышала от Гоголя в том же 1844 году, 17 апреля, в Страстную субботу. Перед самой заутреней Светлого воскресенья он прочёл в Москве в маленьком кабинете Сергея Аксакова шестую главу «Мёртвых душ», где создание Плюшкина привело всех в великий восторг». После чтения все собравшиеся отправились в Кремль, чтобы услышать первый пасхальный удар колокола Ивана Великого. После заутрени похристосовались с Гоголем… Один из компании, Панов, «пришёл в упоение и тут же решился пожертвовать всеми своими расчётами и ехать вместе с Гоголем в Италию… чему Гоголь очень обрадовался». А ещё один из первых слушателей шестой главы «Мёртвых душ», Аксаков, вспоминал, что в том же 1844 году «перед святой неделей приехала мать Гоголя с его меньшой сестрой. Взглянув на Марью Ивановну (так зовут мать Гоголя) и поговоря с ней несколько минут от души, можно было понять, что у такой женщины мог родиться такой сын. Это было доброе, нежное, любящее существо, полное эстетического чувства, с лёгким оттенком самого кроткого юмора». Обо всём этом можно узнать, «полистав» «Записки о жизни Николая Васильевича Гоголя, составленные по воспоминаниям его друзей и знакомых и из его собственных писем».
Достоевский уезжал из Петербурга в Страстную пятницу, 14 апреля 1867 года. «День был весёлый и ясный, – вспоминала его жена Анна Григорьевна, – в два часа (на следующий день) приехали в Вильно, остановились в гостинице Гана на Большой улице… пошли осматривать город. Страстная суббота, по этой причине в городе большое движение. Все приготовляются к празднику, по улицам встречаются с куличами и бабами».
Достоевские пришли в недостроенную церковь Николая Чудотворца. После чего зашли в костёл. Поклонились плащанице. А в ночное время, без четверти два, с Фёдором Михайловичем случился эпилептический припадок. На этот раз сильный, не отпускал пятнадцать минут… Утром разговелись творогом, куличом, яйцами и уехали в Берлин. Оттуда – в Дрезден. «Уезжал я тогда (из России) со смертью в душе. Один, без материала, с юным созданием, которое с наивной радостью стремилось разделить со мною странническую жизнь», – писал Ф. М. Достоевский А. Н. Майкову 16 (28) августа 1867 года из Женевы.
«Оно, положим, – рассуждал в том же письме Майкову Достоевский, – долговое отделение (говорю не для красы и для словца), с одной стороны, было бы мне очень полезно: действительность, материал, второй „Мёртвый дом“ – одним словом, материалу было бы по крайней мере на 4 или 5 тысяч рублей, но ведь я только что женился и, а также, выдержал бы я душное лето в доме Тарасова?»
Данные строки потрясают. Будто монолог принца Гамлета перенесён в будни беззащитного петербургского обывателя. А он, обыватель, успел к тому времени опубликовать, кроме прочего, гениальный роман «Преступление и наказание».
Не было, слава богу, тарасовской ямы… Всю Пасхальную неделю Достоевские каждый день приходили в Дрезденскую картинную галерею, часами простаивали у «Сикстинской мадонны» Рафаэля. «Федя находит скорбь в улыбке Мадонны», – записывает в дневник его молодая жена. Каждый раз останавливались перед картиной Тициана «Динарий кесаря». «Фёдор Михайлович подолгу стоял не отводя глаз от гениального изображения Спасителя», – отмечает в «Воспоминаниях» А. Г. Достоевская. Наслаждались полотном Мурильо «Мария с младенцем».
Достоевский выехал за границу с идеей романа. Ещё не было написано ни строчки – они лягут на бумагу лишь в сентябре. Шедевры на библейские темы оказывали помощь уже в апреле, на Пасхальной неделе. Оказывали помощь не только душе, но и творческому воображению. Главным героем романа станет князь Мышкин, которого за нравственные его идеалы, отношение к жизни и убеждения Достоевский назовёт князем Христом.
