Симферополь. История каждой семьи, пережившей годы Великой Отечественной воны, может начинаться со слов: "Благодаря тому, что они выжили, сейчас живем мы". И не столь важно, где выжили наши родные - на фронте, в тылу, за заводским станком, на медицинской службе. Важно, что это сделало их героями в наших семьях, сообщает издание «Крыминформ».
У моей бабушки не было орденов и медалей. Она никогда не считала себя героиней, и о войне отзывалась только как о сгустке страха и горя. И что бы ни случилось, всегда говорила: "Главное, чтобы войны не было". В феврале 2014 года мне пришлось в этом убедиться.
Когда школьная программа по истории стала перекраиваться, решила записать бабушкины воспоминания о войне. Не для себя – для тех, кто будет после. Аудиозапись была сделана 9 мая 2008 года. В канун 70-летия Победы данный рассказ дождался своей публикации.
Тютюнник (Винокурова) Серафима Владимировна. Лейтенант медицинской службы
22 июня 1941 года я встретила в Днепропетровске. Училась в мединституте, и как раз сдавала экзамены за третий курс. Нам сразу предложили идти на курсы фельдшеров, чтобы потом отправиться на фронт. Тем Не Менее параллельно я работала в госпитале и смогла уволиться только 15 августа, когда уже мост через Днепр был взорван. Между сдачей экзаменов и работой рыла окопы и дежурила на крышах, чтобы сбрасывать фугасные бомбы.
Дома, в Красноармейске, ждали родители. Переправляться на тот берег Днепра пришлось на лодке, за что отдала весь свой расчёт по увольнению. Вместе с ещё двумя девочками, с которыми рыли окопы, добрались до Павлограда. А там солдат полным-полно, в каждом доме живут. Солдаты разграбили пасеку, медовые соты валялись на дороге. Я подобрала несколько, ела в дороге. До станции шла всю ночь, села на поезд до Донецка, а оттуда уже пешком до Гришино, пригорода Красноармейска. Людей с западных границ шла тьма-тьмущая, с мешками, с детьми. Говорили, что в Киеве творится ужасное.
Пришла домой, а мои родители уже выкопали в огороде "щели", чтобы прятаться во время авиаударов. Папа такой растерянный, а мама только плачет: как бросить дом, который строили столько лет? Мама все говорила, что немцы уже приходили в 1918 году, и ничего страшного. Тем Не Менее потом рассказы переселенцев подействовали: не могли же они все сговориться и выдумать про зверства фашистов? Нас со старшей сестрой мать уговорила уйти первыми, пока они с отцом будут собирать нажитое добро.
Учеба в Днепропетровском мединституте
Люди шли непрерывным потоком. Помню мальчишку лет 5, его мама с сестрой в поезде при бомбежке погибли. А женщина, её звали Мария, которая ехала в том же поезде и осталась жива, приютила мальчонку, хотя у самой был сын на руках.
Дошли мы до села Карань, там наших танкистов встретили. Они технику гнали под Сталинград, которую после боев чинить надо было. Нас на броню взяли, и хоть пыль от танка столбом стояла, куда лучше было ехать, чем идти. Я тогда впервые своего будущего мужа увидела. Он на машине обогнал колонну, и давай матом танкистов крыть за то, что баб на танки насадили. И когда я его в Сталинграде увидела, вспомнила, как он нас приветствовал.
В Карани нас пустил дед к себе переночевать. Нагрел воды, чтобы мы помылись после поездки на танке, да ещё и галушек сварил. А утром смотрим - бумаги сносят, чтобы жечь. Значит немцы близко. Дед дал нам лошадь и подводу. Не знаю уж как, тем не менее мы выехали к железной дороге.
На станции грузили завод на платформы. В вагонах были места, и мы сели в данный поезд. Ясно ведь, что он в эвакуацию едет. Это уже был конец сентября. Туфли не выдержали похода и стали разваливаться. Пришлось перевязать веревками, а потом и вовсе сменить на лапти. По ночам было жутко холодно, и чтобы согреться, бегали туда-сюда. Состав мог сутки простоять без движения, то паровоз отцепят, то что-то на платформы догружают.
Как-то на соседних путях остановился состав с опломбированными вагонами. Мужчины один вагон аккуратно вскрыли, а там - продукты. Мне перепал кусок сала, считай, на несколько дней растянуть можно. На одном из полустанков пошла на поиски воды. Пока ходила, поезд тронулся. Бегу, догнать пытаюсь, вывихнула ногу, она распухла. Пришлось остановиться. Перевязала, чем смогла и решила дальше идти пешком.
До войны
Вышла на какую-то дорогу, где меня подобрал милицейский экипаж на двуколках. Довезли до перекрестка с дорогой на Тихорецк, дальше сказали "нельзя с пассажирами", и опять пешком. На всех дорогах людской поток. Прибилась к двум женщинам, решили заночевать в лесополосе. Разговорились, они шли в город Калач. Предложили присоединиться к ним.
Возле самого Калача нас завернули солдаты на поле, окопы рыть. На ночь отпускали на постой к местным жителям. Мужики все в армии, дома одни бабы и дети. Хозяйка дома, где ночевала я, держала коз и предложила вместе поехать в Сталинград, чтобы продать платки из козьего пуха и купить продукты. Добраться мы смогли только до рабочего посёлка Котельниково. А в Котельниково эвакопункт, там можно было и помыться, и одежду почистить, и пообедать. Я решила в Калач не возвращаться, а идти дальше, насколько получится.
Дошла до Нижнего посёлка при Сталинградском тракторном заводе. Одна хозяйка пустила меня на постой. У неё муж и 15-летний сын на заводе работали, их даже на ночь домой не отпускали. Уже октябрь, учебный год давно начался, и я отправилась в город искать мединститут. А там – никого. Всех студентов отправили на курсы фельдшеров, преподаватели - на фронте, общежитие военными занято. Куда идти – не знаю. В расстроенных чувствах иду по городу, и тут встречаю свою сотрудницу по госпиталю в Днепропетровске, Дусю. Она меня в часть отвела, где сама работала и на пищеблоке, и в медпункте при 28-м учебном батальоне механиков-водителей. Он находился в городе Сарепта под Сталинградом. Особисты почему-то решили проверить, студентка я или нет. Давай спрашивать, как на латыни рука, нога, нос, грудь. Ответила на все вопросы. Только военного опыта у меня не было, кроме стрельбы на значок "Ворошиловский стрелок". Дали направление на трехмесячные курсы, после которых могли зачислить в часть. Тем Не Менее обмундирование выдали, Дуся меня к себе в комнату при медпункте поселила.
Сидим вечером, обсуждаем, кто как и где после Днепропетровска оказался, чай пьем. Тут стук в дверь, офицер пришел простуженный. Я смотрю, а это тот самый злой командир, который танкистов отчитывал, что себе на броню пассажиров посадили. Я ему напомнила нашу первую встречу, конечно, он не придал тогда этому значения. Это уже был ноябрь 1941 года.
Тютюнник Влас Николаевич
Всю зиму я работала медсестрой при учебном батальоне механиков-водителей. Потом нас объединили с таким же учебным батальоном, который готовил командиров танков. Наша задача была дежурить на полигонах во время стрельб, всякое могло произойти, и требуется было вовремя оказать медицинскую помощь. Новый 1942 год я уже встречала в Сталинграде.
На Новый год дали пригласительные во Дворец культуры – каким он был красивым! Даже не знаю, уцелел он или нет. Был концерт и танцы. Туда мы уже пошли с будущим мужем. Он был воентехником II ранга, служил в СПАМе – сборном пункте аварийных машин, где ремонтировали танки.
Бои начались уже в июне. Сарепту бомбили, целились в цистерны с топливом. В одну попали, был жуткий пожар. Хуже всего было то, что дети забирались на крыши домов, наблюдать за воздушными сражениями. А немец кружок сделает, бомбы скинет, и на втором заходе из пулемета по детям, очередью. И они сыплются с крыш, падают, а матери бегут, кричат.
Будущий муж решил, что мне пора уезжать в тыл. Написал все адреса, через какие можно переписываться, чтобы не потеряться. И в августе 42-го я отправилась в Ташкент, надеясь продолжить учебу в мединституте. Вышла на станции и растерялась – столько людей я даже в Калаче-на-Дону не видела, когда согнали все население на возведение укреплений, это кошмар! С детьми, с сумками, с чемоданами все сидели на полу, на земле.
Пришла в институт, а там то же самое – студентов полно, из Ленинграда много приехало, им в первую очередь давали место в общежитии. Тем Не Менее и там мне повезло, встретила свою однокурсницу, и она предложила поехать в Душанбе, который тогда назывался Сталинобад, где людей не так много. Мы отправились в Таджикистан. Там я смогла восстановиться на 4 курс, получить койку в общежитии.
Нужно было работать, и я устроилась в сыпнотифозный госпиталь. Антибиотиков тогда не было, лечили вспомогательной терапией. У кого организм сильный, выкарабкивался. Тем Не Менее от высокой температуры больные сходили с ума. В нашем отделении врач заболела, спасти её не удалось. Под Сталинградом муж получил ранение в легкое, его отправили в госпиталь города Горький. После лечения он приехал за мной в Сталинобад и увез в Горький. Там мы уже расписались.
А День Победы встречали в Наро-Фоминске. Как кричали люди, я такого всеобщего ликования не видела ни до того, ни после.
Послевоенные круглосуточные ясли – женщинам предоставляли всего 2 месяца декретного отпуска
О судьбе своих родных узнала уже после войны. Родители собрали пожитки, грузили в вагон, младшего брата посадили принимать и расставлять вещи, и пока папа ходил к телеге за вещами, поезд ушел. Папу мать отправила следом, искать брата. А сама вернулась в Гришино, ждать вестей. Когда Донбасс оккупировали немцы, первым делом предупредили всех – кто будет прятать евреев, пойдет под расстрел. Мою маму, всех её родных с детьми, других евреев согнали в подвал и взорвали в ноябре 1942 года.
А папа нашел брата уже в Саратове. Уже оттуда их призвали на фронт. Сестра также добралась до Саратова и встретила папу.
Бабушка проработала в медицине почти 60 лет, из них 38 – медсестрой 3-й детской поликлиники Симферополя. Стать врачом-инфекционистом, как мечталось, помешала война
P.S. Моя бабушка ушла из жизни 11 мая 2012 года. Умереть до 9 мая она не могла себе позволить, и очень переживала из-за этого. Тем Не Менее для сильного духом человека нет ничего невозможного…
Анна Кириенко
