Об этом пишет издание «Крымское Эхо».
Датами чичибабинской жизни отмечены конец каждого старого — и начало каждого нового года: он умер незадолго до католического Рождества – и родился чуть позже Рождества православного… данные заметки приношу к колыбели, в которой прозвучал его первый крик…
Заметки охватывают далеко не весь корпус стихов поэта, они избавлены от учёных выкладок и публицистических выкрутас, которыми наполнены многие сочинения о Чичибабине. Увы, часто случается, что для одних Чичибабин – повод поквитаться с поверженной тоталитарной державой, для других – уже уехавших или пакующих чемоданы — возможность потоптаться по русской культуре, по русскому человеку.
Моя задача проста: понаблюдать за работой Мастера – виртуозной работой с родным русским словом. А греет меня воспоминания о встречах с Поэтом, какие судьба подарила мне в 1993-94 годах…
В сборнике «Экскурсия в Лицей» (дар Лилии Семеновны Карась-Чичибабиной) центральное место занимает поэма «Пушкин». С юности до седых волос Борис Алексеевич был пленен музой Пушкина, видел в нем символ России, её талантливого народа. В поэме сквозит пушкинская легкость, пушкинский озорной прищур, а то и пушкинское словцо. «И только Пушкиным спасемся!».
В то же время ощущаешь, что Чичибабин – поэт иной формации, иной поэтической ментальности, вобравший в себя опыт и Маяковского, и Цветаевой, и Пастернака. И, по большей части, об этом говорит чичибабинская рифма — рифма поэта иного века, иного темперамента, иной культуры. Можете себе представить, что одних только составных рифм, которых у Пушкина и поэтов той поры в реальных условиях нет, в поэме 24 примера! Да какие забавные рифмы! Пушкину такие и не снилась!
О, русских сказок склад и лад!
Откуда, кто привел на Русь их?
Мне в детстве бабушка: «Борюсик,
Послушай», — тот открыла клад.
Или:
Вдруг распотешится как черт,
На влажных кудрях тюбетейка:
— Найди-ка ты меня, милорд,
Ау, вельможный, попотей-ка!
А дальше составные, причудливые рифмы пошли косяком:
Убийце кровь свою простив,
Сей африканец белозубый
С травы и листьев пил росу бы,
Чтоб в землю русскую врасти,
И, высшей воле подчинен,
Любил нас, — то ль ещё не подвиг?
Вот почему в живых и в мёртвых
Нет лучезарнее, чем он…
Мы с детства помним, что Наполеон – рифмуется с сакраментальным «на поле он». Чичибабин находит свой, совершенно оригинальный вариант: Наполеон — не был он. «Богоматерь» рифмуется с невообразимым — «в мяте ль»… «Казнелюбивых россиян» поэт соединяет с «тьмой житейских гроз и ям»… Гордое слово «отвагой» — породнилось рифмой с просторечным «не вякай»…
Как это понимать? Неужто, если опираться на слова самого Бориса Алексеевича, именно данные рифмы диктовал поэту Бог с самых первых его поэтических шагов? Ибо уже в знаменитых стихах о красных помидорах составная рифма заявляет о себе в полный голос:
Кончусь, останусь жив ли, -
Чем зарастет провал?
В Игоревом Путивле
Выгорела трава
(1946)
Нормальная логика рифмотворчества проста: родилась строка — к ней подбирается рифма то ли во второй строке, то ли в третьей, то ли в четвертой. Особенность возникновения составной рифмы в данном конкретном случае: автор сочиняет её как бы постфактум. Он выделил, поставив в конце третьей строки, слово Путивле – и уже к нему подбирает звуковое созвучие в начале строфы. Это своего рода противоход, игра ума, демонстрация творческого остроумия. При всем том, что благодаря такой рифме ключевое слово имеет максимальную выпуклость.
В том же 1946 году Чичибабин пишет стихотворение «Еврейскому народу». Здесь два примера составной рифмы. Автор тщательно, скрупулезно прочитывает звуковые соответствия, внося в семантику звуковой повтора важную для него мысль:
в русские трясины, пажити и в реки,-
я б желал быть сыном матери-еврейки.
При произнесении рифмы не совпадает только звук «Й», однако он редуцирован, он погоды не делает. Образуется так называемая «богатая рифма». Это тщательно продуманная работа: возникает точная параллель между русскими реками (Волга-матушка) — и еврейским матерями. Это оказалось важным для насквозь русского поэта, чье сердце одинаково болело за всякого гонимого, угнетенного человека – будь то русский, армянин, крымский татарин или еврей.
Такая боль не имеет ничего общего с каким–нибудь, как раньше говаривали, «безродным космополитизмом»: поэт не упускает случая обозначить свою русскость. Он пишет о пристрастии к своему «певучему алфавиту»:
Я свечусь, как благодать,
каждой буковкой обласкан
на родном языке.
«Жизнь моя – родной язык». И в этом звучном гимне родной русской речи снова звучит составная рифма:
то смолист, а то медов,
то буян, то нежным самым
растекался по лесам он,
пел на тысячи ладов.
(Родной язык, 1951).
В этой богатой рифме не совпадают только концевые «м» и «н». Тем не менее по способу образования данные звуки – сестры-близнецы, по звучности и плавности они близки к гласным. Это и есть воплощенная певучесть. Не случайно в строфе звучит слово «лад».
Неутомимая тяга к составной рифме наблюдалась у поэта на всем творческом пути. В стихотворении «Сколько вы меня терпели…»(1986) — целых шесть составных рифм. В одном из последних стихотворений – «Исповедальным стихом не украшен…» (1994) – четыре таких же рифмы, причем мы наблюдаем использование одного созвучия с разными парами: того я — воля; того я — и воя. Как он их находит – непостижимо.
Вообще Чичибабин, о котором писали, что он «сбивался» на так называемые «программные стихотворения», на нравоучительство, как ни странно, частенько тяготел к «чистому искусству», к беззаботной игре созвучий. Как не привести здесь трогательную строку:
Рад до счастья подстеречь
Шепот солнышка с ромашкой.
(1951)
Удивительно красиво — чувствуется, сам поэт счастлив, что нашел это звучную аллитерацию. Встречается рифма-омофон: разные слова забавно совпадают при произношении:
Картошка выкопана — в зорях выкупана
Замечательно подобраны внутристрочные рифмы — вроде этой:
... бит по ребрам
судьбиной, как дубиной.
(Больная черепаха, 1969).
Встречаются примеры, если так можно выразиться, тотальной «аллитеризации» стиха. В «Искусстве поэзии» (1978) звенит, как напряженная струна, потрясающая строка:
Когда же из бездны зол взойдет твой званый час…
Все это – примеры рифмотворчества и ради решения глобальных идейных задач – и просто ради игры, ради удовольствия поиграть со словом.
«Поэтический словарь» А.Квятковского называет целую дюжину рифм, характерных для русской поэзии. Тут и мужские, и женские, и богатые, и бедные, точные и приблизительные… Есть между них и составные рифмы… Составные потому и называются так, что состоят из двух или трёх слов. В первой половине 19 века они почти не употреблялись. В то же время, широко использовали их иронические поэты 60-х годов – Курочкин, Минаев. Составная рифма помогала создавать юмористические каламбуры, например:
Здесь обычай такой городничего:
Коли в лавку поедет жена –
Говорит: «Ты смотри, не купи чего,
Лавка даром давать мне должна».
В двадцатом столетии непревзойденным мастером составной рифмы был В.Маяковский. Хрестоматийной стала его рифма: сделать бы жизнь с кого — товарища Дзержинского. Валерий Брюсов якобы сильно завидовал новациям Маяковского и пытался ему подражать. Получились труднопроизносимые словесные кентавры вроде:
Числа невыговариваемые — товар, и вы, и мы, и я …
Или: неоправдываемую — радуй и мою…
Можно твёрдо утверждать, что составная рифма – родимое пятно Чичибабина. Говоря о поэтической технике Чичибабина, сошлюсь на мнение людей знающих. Один из друзей поэта так сказал про стихи Бориса Алексеевича: «В них воздуха много». И не только воздуха. Марк Богославский отметил у Чичибабина «стилистическую вседозволенность в работе со словесным рядом», «озорную виртуозность ритмики … звукоряда и особенно рифмы».
При этом – яростное отрицание всякой «поэтической красивости». Аркадий Филатов замечательно написал, что Чичибабин «в рифмах тютельку в тютельке чувствовал». Кириллу Ковальджи принадлежат наблюдения о «внутренней прорифмовке», о том, как в духе Маяковского поэт обновлял рифму — ассонансную, составную.
Мамук Жажоян обобщает сказанное: для Чичибабина свойственна «напряженная внимательность к рифме» — у него в реальных условиях нет «досужих и неточных рифм. В его работе над рифмой не чувствуется «избыточной и утомляющей изобретательности», которой грешили многие наши маститые поэты – даже Маяковский и Пастернак.
Для примера приведу виртуозную (очень похожую на составную) рифму, в которой автору хотелось подчеркнуть извечную борьбу добра и зла, которую ведут в душе человека Бог и Дьявол:
Пока я вслепую болтаю и пью,
игруч и отыгрист,
в душе моей спорят за душу мою
Христос и Антихрист.
Как много значат в его поэтике данные усеченные, острые, упругие, неожиданные прилагательные! Как часто он ставит их на конец строки, чтобы сделать стих жестче, напряженнее, как взведенную до отказа пружину. Можно ли назвать молитвой текст, в котором каждая строка — как замкнутый в каменном мешке стон? Как тело человека с усеченной главой? И виною тому — краткие женские рифмы в каждой строке; определение скупой теряет свою тягучую аморфность и становится как удар молота:
Земля простила всех иуд,
и пир любви не скуп,
и в небе ангелы поют,
не разжимая губ.
Усеченные прилагательные иногда специально нагнетаются и составляют костяк речений. Приведу пример, когда в малом пространстве подряд идут сразу четыре таких слова:
Дай нам, вьюжен и ледов,
безрассуден и непомнящ,
уходящему – любовь,
остающемуся — помощь
(Дай нам Бог… 1971)
Теперь зададимся вопросом: а как построена уникальная составная рифма Чичибабина? Как она работает в поэтическом тексте?
Тот, кто сам пытался рифмовать, знает, что бич молодого поэта — глагольная рифма. В фольклорных былинных и песенных текстах, для которых рифма вообще-то не характерна, возникновение глагольных рифм было благом – они помогали усиливать ритмичность, напевность. Сейчас они кажутся тривиальными, примитивными. Молодой Чичибабин также старался избежать детской болезни. Составная рифма оказалась идеальным средством для обновления стиха. В стихотворении «Дождик (1959) – сразу два случая ухода от глагольной монотонности – при достижении богатого звучания рифмы:
День и ночь жара такая все <…>
Я и ждать уже закаялся
…..
Нивы, пастбища, леса ли <…>
В теплых лужах заплясали.
На пути преодоления глагольности Чичибабин добивается поразительных мелодических эффектов. В сонете «Осень» (1963) читаем:
Любви не быть, и небу не беситься,
грустят леса без бархата, без ситца.
Здесь рифмой охвачено по три слога. В науке о стихосложении отмечена дактилическая рифма – ударение стоит на третье от конца слоге (v — -). Здесь имеет место своего рода рифма-амфибрахий (- v -). Или — просто мужская рифма (хореическая), втянувшая в ореол созвучия дополнительный слог.
В знаменитом стихотворении «Клянусь на знамени веселом» (1959) автор продолжает линию на нагнетание составных рифм:
Я на неправду чертом ринусь,
не уступлю в бою со старым,
однако как тут быть, когда внутри нас
не умер Сталин?
Составная рифма работает тогда, когда автору надо показать душевную взволнованность, потрясенность, даже сбивчивость речи, когда душа восстает против несправедливости, совершенной против крымских татар. У Чичибабина есть целая серия «программных» стихотворений, какие обнажают краеугольные камни его воззрений. Характерный пример — стихотворение «Крымские прогулки» (1961):
Думал о Крыме: чей ты?<…>
Чьи у тебя мечети?
……
А жили же вот тут они<…>
Цвели деревья тутовые
Слово тутовые и указательное местоимение тут усиливают далеко не абстрактную географическую и этнографическую реальность: татары тут жили, они, в сущности, тутошные. Исконные крымские имена растений подчеркивают связь татар с тутошней землей. Трагизм их судеб в ХХ веке подчеркнут ещё одной составной рифмой:
Живы, поди, не все они;
мало ль у смерти жатв?
Где-то на сивом Севере
косточки их лежат.
В сущности, здесь мы имеем рифму, у которой составными оказались обе части. В ритмическое созвучие втянуто и определение Севера — сивый. Обычно его называют седым – очень уж там крепки морозы, велики снега. Автору было важно подчеркнуть не величие северных просторов, а нивелирующую бесцветность «не столь отдаленных мест», какие стали могилой целого народа.
Составные же рифмы помогают создать сниженный образ «начальства», повинного в массовых репрессиях. Их круговая порука целиком основана на лжи.
Сидит начальство важное:
«Дай, — думает, — повру-ка».
Вся жизнь брехнею связана
как круговой порукой.
Эта тема поддержана в следующей составной рифме:
Чепухи не порите-ка <…>
У меня – не политика.
Нам, заложникам политических игрищ в современной Украине, до боли знаком тезис о том, что политика вся повязана ложью. Частица «ка», характерная для просторечия, снижает высокопарное витийство до уровня бытового вранья.
Можно заметить, что появление составной рифмы зачастую является признаком сложной работы по отражению программных идейных установок поэта. В качестве примера приведу стихотворение «Федор Достоевский» (1962). Чичибабин осознавал глубинную общность своей судьбы и личности с этим великим бунтарем, каторжником, юродивым русской литературы. «Юродивым» он называл и себя, потому, что быть иным в стране, где царил «промолчизм», невозможно:
Не верю в то, что руссы
Любили и дерзали.
Одни врали и трусы
Живут в моей державе.
(«Больная черепаха», 1969)
Применительно к Достоевскому юродивый ассоциируется и с даром провидения писателя, и его падучей болезнью, и с героем романа «Идиот». Под данные ключевые слова он подбирает рифмы, какие выделяет данные слова из общего потока:
Подружиться с петрашевцем все не против бы,
вот и ходим, и пытаем, и звоним, -
да один он между всеми, как юродивый,
никому не желает быть своим.
Не сойтись огню с волной, а сердцу с разумом,
И душа не разбежится в темноте ж, -
однако проглянет из божницы Стенькой Разиным
притворившийся смирением мятеж.
Потрясающе! Притворившийся смирением мятеж – это ж один из коренных тезисов знаменитой речи Достоевского на открытии памятника Пушкину! Смирись, гордый человек!
О том, что составная рифма входила в число основных звуковых и ритмических инструментов поэта, свидетельствует стихотворение «Церковь в Коломенском» (1973). Данный шедевр русского церковного зодчества Чичибабин называл «царевной»; не случайно от неё — от «божьей красы» — «отвертывал зенки» самый нелюбимый чичибабинский исторический персонаж — Петр Первый. В стихотворении четыре составных рифмы. Одна строфа целиком построена на таких рифмах:
Кто её строил? Пора далека,
слава растерзана…
Помнишь, любимая, лес да река –
Вот она, здесь она.
Не менее интересна рифма в строфе:
Божья краса в суете не видна.
С гари да с ветра я
вижу: стоит над Россией одна
самая светлая.
Тут автор мог ограничиться созвучием ветра я – светлая,
однако он подтягивает к «ветру» предлог «с» со вполне конкретной целью: образуется повтор «свет — свет» усиливает светоносное начало белокаменной царевны. Не случайно слово «свет» дважды повторяется ещё и в последующих строках.
Составная рифма – знак душевной раскованности.
В 1888 году написано стихотворение без заглавия — «Когда я был счастливый…». Поэт живописует негу, которая охватила его и любимую женщину во время отдыха на песчаной косе в Азовском море. Счастливое состояние ничегонеделания, когда «никакой начальник // не властен надо мной», когда перед глазами – томик Акутагавы, а с трёх сторон – ласковое море, — это состояние вылилось в свободные, раскованные рифмы. Тут зарифмовано название косы, которое поэт твёрдо рубит пополам:
Дано ль душе из тела
уйти на полчаса
в ту сторону, где Бело-
сарайская коса?
Тут же — озорная рифма, которая объединяет любимого Пушкина с японскими гейшами, а имя поэта по-дружески и ласково воспроизведено в разговорной транскрипции:
Там ласточки – все гейши –
обжили – добрый знак -
при Александр Сергейче
построенный маяк.
Тут есть — в самом начале стихотворения — составная рифма, которую не сразу и обнаружишь и не сразу поймешь её простоту и изящество:
Когда я был счастливый
там, где с тобой я жил,
росли большие ивы
и топали ежи.
И, наконец, поэт как бы припоминает знаменитые пушкинские строки о парусах творчества, надутых ветром воображения («куда ж нам плыть?») создает строфу, которая отразила его собственные творческие метания:
О, ветер Приазовья!
О, стихотворный зов!
Откликнулся б на зов я,
Да нету парусов…
Чичибабин явно отсылает читателя к своему же стихотворению 1963 года «Паруса», в котором отразился душевный кризис поэта, разуверившегося в своей поэтической судьбе:
Мои шаги усталы и неловки,
И на простой хозяйственной веревке
Тряпьем намокшим сохнут паруса.
Вот такая сложная гамма чувств, переживаний просвечивает в этой, казалось бы, насквозь озорной и раскованной, «отпускной» зарисовке.
Не лишены «соблазна выкрутас» (Искусство поэзии, 1989) стихи о любви самой на что ни есть земной, которой судьба щедро одарила Чичибабина и в юности, и в последние годы его жизни. Посмотрите, как он отмахивается от ханжеской морали, когда заходит речь о любимой женщине! Груди её – «колокола», «полные медом соты»:
Славлю плоти соблазны
от колен до запястий.
О, попробуйте, вкусно!
Кто не верит – а ну их!
Славлю крылья искусства
И лицо в поцелуях!
(Я ль душою не светел?... 1952)
Отметим, тем не менее, что в целом разряде стихов составная рифма не возникает совсем. Речь идёт о произведениях, посвященных самому сокровенному, самому душевному, самому тайному: Любви и Смерти. Прочтите стихи «Мы с тобой проснулись дома» (1989), «Сними с меня усталость, матерь Смерть»(1967), «И вижу зло, и слышу плач» (1968). Костяк последнего стихотворения составлен из коротких, жестких слов: плачь, палач, прочь, плеть, плоть, боль, моль…
И слово Бог рифмуется со словом не мог: казнящий себя за греховность поэт («я причинял беду и боль») лишает себя права воззвать к милосердию…
Чтобы работать с рифмой на такой немыслимой выси, нужен незаурядный — воистину музыкальный! – слух. Разберем вроде бы довольно тривиальную составную рифму из стихотворения «Ода воробью» (1977). Воробьи! Кажется, какая тут музыка! Таким образом, чириканье… Чичибабин рифмует: концерт – так он сер. Кажется, рифма натянутая, однако если её разобрать по звуковому составу, обнаружится, что рифмуются очень близкие звуковые блоки концерт –консер.
Несовпадения вроде бы есть, однако – первых, в концерте конечная глухая Т почти не произносится. Во-вторых, срединная Ц не что иное, как сочетание ТС. И обнаруживается, что и по гласному, и по согласному составу слова соотносятся почти идеально. Вот таковы чичибабинская фонетика и орфоэпия.
Анатолий Пикач в сборнике «Борис Чичибабин в статьях и воспоминаниях» (Харьков, 1998) отметил, что для поэта характерны, с одной стороны, «поступь архаики», а с другой – «безумная привязанность к составной рифме». «Что такое составная рифма? Это эликсир взбадривания: «год от года расти нашей бодрости». Пафос данный … сейчас оттеснен, однако посмотрите, как эта рифма работает на пафос противоположный»:
Стою за правду в меру сил,
да не падет пред ложью ниц она.
Как одиноко на Руси
Без Галича и Солженицына…
«…оксюморонный сплав угрюмости и веселости», — пишет Пикач, — подтверждается и на «капиллярном, рифменном уровне» …
Наш анализ составной рифмы показывает, что между оксюморонными противоположностями, отмеченными Пикачем, лежит огромное поле оттенков и смыслов, какие и делают поэзию Чичибабина емкой, полнокровной, стереоскопичной. Составная рифма — это признак особого состояния души поэта, которое я назвал бы «упругой дерзостью». Когда её нет, когда «тропа моя полынью заросла, когда мои шаги усталы» (Паруса, 1963) — тогда нет и поэтической дерзости. Эта дерзость возникает не только от желания пошалить, поиграть словом, однако, по большей части, от состоянии равновесия с природой, состояния гармонической слиянности с ежами, птицами, травами и небесами, окружающими поэта. Стих льется как свет с неба, как ток морского бриза:
И не страшно душе – хорошо и легко
слиться с листьями леса, с растительным соком,
с золотыми цветами в тени облаков,
с муравьиной землею и небом высоким…
данный принцип с л и я н н о с т и характеризует и нравственные предпочтения поэта. Посмотрите, как с помощью составной рифмы Чичибабин слил воедино с а м о г о с е б я с той болью за страдания, которым подвергался народ Израиля. Стихи написаны после посещения скорбного памятника геноциду евреев — музея Яд-Вашем:
Войдя в музей тот, Яд-Вашем, я,
прервавши с миром отношенья,
не обвиняю темный век -
с немой молитвой жду отплаты,
ответственный и виноватый,
как перед Богом человек.
Яд-Вашем и собственное Я поэта как бы сливаются, отставив, как второстепенные, отношения с прочим миром… Кстати, в стихотворении «Когда мы были в Яд-Вашеме» (1992) – целых три составных рифмы.
***
Пытаясь понять феномен составных рифм Чичибабина, я подумал о том, что поэт не только сознает свою разобщенность со временем («О, кто там у руля, остановите время, // остановите мир и дайте мне сойти».1978), не только чувствует свою кровную сопричастность страданиям Христа («Всяк день казним Иисус. И брат ему – Поэт». 1978), не только постигает, что по своим моральным установкам, по совести, по нетерпимости ко злу он – скорее инопланетянин, чем «земляк» (упал с рождественской звезды).
Поэт не только скорбит о распаде мира, о развале страны, оскудении нравственных начал. Он как бы пытается с в я з а т ь данный распадающийся мир – воплощая страстно желаемое единство в систему рифм, где связаны воедино самые разные слова, разные фрагменты словесного мира — глаголы, существительные, осколки прилагательных, местоимения, наречия, — даже самые ничтожные частицы.
Так что же такое – составная рифма Чичибабина? Отражение ли распада мира – или попытка соединить его разрозненные осколки? Загадка, на которую, думаю, не ответил бы и сам Борис Алексеевич. Однако это — есть. И в этом — тайна его творчества, тайна магии его бессмертного слова…
Фото Б.Чичибабина (вверху) — с сайта Лиterraтура
