Типовая застройка в Конькове, стандартный подъезд, обычный лифт. Но на пороге квартиры меня встречает необычный человек. Маргарита Михайловна Паншина — однополчанка Зои Космодемьянской и Веры Волошиной по войсковой части особого назначения 9903. Вместе с ними она защищала Москву в роковом 1941-м...
ЭТА ЧАСТЬ под командованием Артура Спрогиса была организована через пять дней после начала войны и немедленно приступила к своей работе на Западном фронте. В её задачи входили прифронтовая разведка и диверсии в тылу врага. Требуется было остановить или хотя бы задержать наступление немцев, а для этого требовалось лишать их продовольствия, оружия и связи, создавать как можно более тревожную обстановку во вражеских рядах. Отряды Спрогиса обстреливали машины и обозы оккупантов, минировали дороги, рвали связь.

Вместе с отступающими войсками Красной Армии подходила к Москве и часть 9903. Сначала она остановилась в домиках пустующего детского сада на станции Жаворонки, но после очередного рывка немецких войск вынуждена была перебазироваться в Кунцево. И всё это время диверсионные отряды части, сформированные из военнослужащих, не переставали активно действовать в тылу врага. А с 15 октября для пополнения в/ч в Москве начал проводиться отбор добровольцев из комсомола.

Спрогис лично беседовал с комсомольцами, желавшими защищать свою столицу. Между них были не только парни, но и много девчат. Именно тогда в часть были зачислены студентка Московского кооперативного института Вера Волошина и десятиклассница столичной школы №201 Зоя Космодемьянская. На четыре дня раньше Зои Спрогис принял в часть восемнадцатилетнюю Риту Каравай — ныне Маргариту Михайловну Паншину. До войны она жила на Большой Полянке с мамой, братом и сестрой. Училась в Московском институте инженеров транспорта.

* * *

— Когда война началась, — рассказывает мне Маргарита Михайловна, — мы только что экзамен сдали за первый курс. И сразу же поехали на рытьё противотанковых рвов в сторону Вязьмы. Пробыли там месяца полтора, а когда вернулись, я уже не пошла в институт, устроилась работать на военный завод: это был филиал Завода имени Владимира Ильича на Серпуховской. Оттуда в конце октября и ушла на фронт.

Часть 9903 находилась тогда в Кунцеве, раньше в этом одноэтажном здании было какое-то учреждение, вроде канцелярии. Улицы никакой не было — просто дом на опушке. Тир рядом находился небольшой, а спали мы в доме с несколькими комнатами, и отдельно стояла кухня. Помню, мы с девчонками дежурили, картошку чистили. Было 7 ноября, праздник. Как раз в тот день с задания вернулась Вера Волошина, вот тогда-то я её и видела немного — всего три дня, потому что 10-го наша группа ушла во вражеский тыл.

При первой встрече с Верой я поразилась: ну такая красавица! Потом ещё с девчонками спорила: «У неё же на голове корона была из косы!» «Что ты, у неё была стрижка!» — отвечали мне. А оказалось, что Вера только после первого задания постриглась, а до этого у неё не косы были, а просто длинные волосы, она брала небольшие пряди над ушами, заплетала вверх и укрепляла возле лба. Золотистые волосы были, и сама вся она словно светилась! Я ещё подумала: «Надо же, ведь только днём ранее с трудного задания вернулась, уставшая, промёрзшая, голодная, а выглядит — как со свадьбы!»

Помню, она выходила из основного нашего здания, где были спальни. А ещё у нас был «красный уголок», где все собирались. Наша группа жила в одной комнате (не все десять человек — двое в других комнатах спали), там мы и общались: щебетали, что-нибудь друг другу рассказывали, пели! Лида Новикова у нас была, она в университете на химическом факультете училась, по-моему, даже два курса окончила, а перед самой войной замуж вышла: он ушёл воевать, и она ушла. Как она пела! «Вот и всё, так коротко и просто, / Что ж ещё, счастливого пути. / Но пока я здесь, на перекрёстке, / Не успела я ещё уйти — / Оглянись!» — это она так запевала. Мы потом подружились с сёстрами Лиды, они её, младшую, погибшую в Белоруссии, очень любили… но вот и муж её с войны не вернулся.

Лида также с длинными волосами ходила на первое задание в Подмосковье, а потом постриглась, когда поняла, как тяжело в лесу, где ни помыться, ни расчесаться. Когда давались обязательные дни отдыха после задания, девушки ехали в Москву, чтобы помыться, переодеться и подстричь волосы.

* * *

— Как прошло ваше первое задание?

— У нас сразу сформировалась девичья группа, без ребят. Командиром стала Катя Пожарская. Мы решили, что так проще будет работать в тылу у немцев. Меньше подозрений у них будет, если кто-то столкнётся с ними под видом местных жительниц. Вояки из нас, разумеется, поначалу были неважные. Катя до войны работала делопроизводителем в институте. Она постарше нас была и поумней. Но также ведь никакой военной специальности не имела, никакого военного опыта.

Через линию фронта нас разведчики перевели, а дальше мы уже пошли самостоятельно — двенадцать человек вдоль оврага, по склону, рюкзаки на спине, полуавтоматы наготове. Причём на склоне этом даже не деревья растут, а кустарнички разные. И вдруг: «Хальт!» — раздаётся сверху. А мы же все на виду! И Катя кричит: «Огонь!»

Мы валимся и стреляем. А те, наверное, глаза вытаращили, не сразу отреагировали. Хотя стрелять начали, несколько залпов было. И нет их. И мы подумали, что справились. Катя, разумеется, сообразила, что нехорошо мы тут идём, тогда мы перешли овраг и в лес углубились по тропинке. А когда возвращались с задания, уже дней через десять, то встретили ребят-разведчиков, какие нас через линию фронта перевели. И вот они нам говорят: «Мы тех немцев из пулемёта как саданули!» Ведь при первой встрече посмотрели на нас и, наверное, подумали: кто идёт-то, зелёные совсем, подростки, кто с 23-го года, кто с 24-го. Вот и прикрыли огнём. Смотрят на нас и смеются. И мы смеёмся: «А мы решили, что сами тех немцев прогнали».

— Какое у вас было задание?

— Дороги минировали. Связь я не рвала, этим занимались ребята — кстати, тогда мы также встретились с их группой в лесу. И, разумеется, ходили мы в разведку в деревни. Данные данные передавали начальству, с их помощью строилась оборона и готовилось контрнаступление. Одеты мы были поначалу в свою одежду. Потом уже нас одели потеплее. Снега в первых заданиях было немного, а потом-то спали прямо на снегу, проваливались даже. Спали все вместе, чтобы теплее. Один человек был часовым, ходил вокруг нас, чтобы не замёрзнуть, и к утру вытаптывал широкую тропу. А из спящих то один, то другой вскочит, попрыгает-попрыгает, согреется немного — и снова спать. И костёр зачастую нельзя было зажечь.

— Невероятно… Как же вы это переносили?

— А вот я и сама думаю. Помню, что прыгала, что было холодно, но чтобы сильно переживала из-за этого… Больших переживаний на сей счёт не помню.

Вот ещё какой случай на первом задании был. Перешли мы линию фронта, идём по лесу. Вдруг Катя-командир остановилась (потому что близко уже были поля) и говорит строго: «Идём след в след, и чтобы ни одного звука». И вот мы идём тихо-тихо! И вдруг в этой тишине Милочка Хотовицкая кричит вперёд с хвоста: «Катюш! А сколько в ППШ патронов?» Очень уж боялась она забыть то, чему нас научили за неделю.

После этого задания у Милочки пальцы на ногах отняли — обморозила. Ждали очень долго, чтобы перейти шоссе, а немецкие машины шли и шли. И Мила уснула. Мы-то немножко двигались, а она уснула... Но, знаете, после госпиталя вернулась к Спрогису и попала на задание в Белоруссию, и прыгала с парашютом! Но когда ходила там в разведку, угодила к предателю, тот сдал её немцам, а немцы отправили Милу в концлагерь.

К счастью, всё-таки выжила. После войны она вернулась в Москву, в свой институт, вышла замуж. А какая она нежная, ласковая, это просто прелесть, наша Милочка! Хорошо воспитанная, красивая, загляденье…

— Что тогда было для вас главным?

— Суметь как можно лучше выполнить задание. Обучение у нас было недельное, правда, по многу часов, но всё равно: ту же мину поставить не так-то просто. У нас в первые месяцы подорвались на мине трое.

А мы так старались, когда мины ставили! Случай был такой: Елена Фомина, когда стала ставить мину на дороге, никак не могла выкопать в мёрзлой земле ямку одной рукой. А в другой руке был запал. Тогда она губами взяла запал, стала копать обеими руками. Сделала какое-то усилие — и случайно зубами задела запал. Он взорвался у неё во рту. И что ты думаешь? Наша Елена Павловна попала в какой-то далёкий госпиталь. А месяца через два она к Спрогису вернулась! И также десантировалась в Белоруссии, почти год там проработала. Она и сейчас жива — в Ясеневе живёт.

Что ещё вспоминаю? Больше всего людей. Какие были люди! Я в ночное время во время бессонницы вижу всех, как живых. Особенно ярко Лизу Беневскую. Очень хорошо, что про её подвиг «Правда» недавно рассказала (в номере за 21—27 февраля с.г. — Ред.). Она сначала выходила в других группах, но её перевели к нам — наверное, для усиления. Она такая была: ух! Хорошо сложенная, высокая! И чаще не тогда её вижу, когда мы стреляли, а когда ехали к линии фронта, стоя в кузове грузовика. Мороз был за 30 градусов, грузовик открытый. А Лиза у кабины стояла, не улыбалась, и такие были у неё глаза! Сразу вспоминались слова песни: «Пусть ярость благородная вскипает, как волна». Такое одухотворённое лицо — счастливое тем, что она едет защищать свою Родину. А 19 января 1942-го Лиза была тяжело ранена в бою и, как теперь выяснилось, попала на мучение к фашистам…

Мы тогда решили обстрелять немецкий обоз. Захватчики уже отходили на запад по нашим дорогам, здесь начиналась калужская земля. У меня близорукость, и, чтобы пули зря не растратить, я решила подобраться к лесной дороге ближе, чем остальные, залезла в кустарник. А мы все были на лыжах, и морозы стояли страшные. Появился обоз, мы начали стрелять. Какая паника между фашистов началась от неожиданности! Но потом, в конце упорного боя в лесу, к немцам подоспело подкрепление…

Получилось так, что я последней осталась на месте боя. Был приказ отступить к Красному посёлку. Пока вылезала из своего укрытия, запуталась лыжным креплением в кустарнике и пошла потом другой тропой. А девушек, шедших левее, обошли и обстреляли немцы. Две девушки были убиты разрывными пулями, две тяжело ранены, а ещё две легко: у одной пуля попала в пряжку на ремне, у другой в книжку на груди. И вот Катя Пожарская нам после рассказала, как увидела она Лизу Беневскую. Та стояла между двух берёз, наклонившись: в это время услышала, что раненая Надя Жеглова просит пить...

Немедленно отправились за санями, чтобы довезти раненых. Раненую Катю Елину сразу нашли, а Лизы и Нади уже не было. Когда позже их тела подобрали жители, они были раздетые: видимо, немцы постарались и одежду забрали. А Лизу, ещё живую, судя по всему, и пытали жестоко…

Когда освободили деревню Дунино, похоронили девушек на местном кладбище. А раненная в ноги Лия Кутакова ползла всю ночь, вставив руки в крепления лыж, к утру добралась до деревни, уже занятой нашими, два месяца пробыла на излечении в госпитале, и — на фронт снова. Никто не мог её удержать! Но состояние здоровья не позволило Лие вернуться к Спрогису: слишком тяжкие там задания. Она попала в другую армейскую часть и дошла до Берлина, а окончила войну на фронте против Японии.

— Ваш легендарный командир Спрогис каким был в жизни?

— Мы все его очень любили. Как разведчик, он, безусловно, был выдающимся. Про него девчонки друг другу рассказывали много героического. Он же и латышский стрелок — активный участник Октябрьской революции и Гражданской войны, и в Испании потом воевал.

А человеком был отзывчивым, всегда старался внимательно выслушать и каждого из нас понять. Когда направлял на задание, подробно рассказывал, что в конкретной ситуации самое главное: хотелось ему всё предупредить и от чего-то предостеречь. Очень заботливым был командиром! И сам участвовал в рейдах, но это уже позже, в Белоруссии, там он был ранен…

* * *

— А Зою Космодемьянскую вы запомнили?

— На общих занятиях по подрывному делу Зоя всегда задавала много вопросов. Я потому её и запомнила, что она дотошная была и очень серьёзная. Когда в тире упражнялись в стрельбе в одной группе и нам командовали заканчивать, она не соглашалась уходить и продолжала стрелять. Ну а разве запретишь, если человек желает тренироваться? И на задание Зоя ушла раньше многих, кто приехал с ней в часть в один день. Но вот поговорить мне с ней не довелось.

Помню, как мы читали в «Правде» очерк Лидова «Таня». Тогда, в конце января 1942-го, часть базировалась уже в Москве на Красноказарменной улице. В комнате нашей все девчонки были вместе, человек шесть. Клава Милорадова пела: «Вiє вiтер, вiє буйний» (она любила украинские песни и украинскому языку выучила дочь и внучку). И вот тут кто-то пришёл к нам с газетой и сказал: «Девочки, послушайте!» — и начал читать про партизанку Таню. Все замерли. А затем Клава взглянула на фотографию казнённой девушки в газете и говорит: «Так это же наша Зоя!»

Спрогис, разумеется, обо всём знал раньше нас — у него было донесение Зоиного командира Бориса Крайнова. Может, и не знал, как с ней фашисты обошлись, но всё остальное совпало: и место — деревня Петрищево, и бутылки зажигательные. Их, кстати, не всем давали, а только тем группам, где были ребята — бутылки ведь тяжёлые. Нашей девичьей группе этих бутылок не выдавали ни разу. Так же с оружием было: кому полуавтоматы, кому пистолеты.

Конечно же, это была Зоя! И по тому, какой я её запомнила, и по тому, что довелось услышать про неё в дальнейшем, я отчётливо вижу: и на виселицу идёт — она, и на снегу лежит с верёвкой на шее — она...

* * *

Маргарита Михайловна не воевала в знаменитой части до конца войны. Из-за тяжёлой болезни матери её демобилизовали, и ей пришлось вернуться домой. В том же 1942 году она поступила на завод «Красный пролетарий» и одновременно на вечернее отделение Московского машиностроительного института, где встретила будущего мужа. С заводом замечательным связана вся её дальнейшая трудовая биография.

А когда вышла на пенсию, начала работать над архивом части 9903: собирала информацию о погибших и пропавших без вести бойцах, искала их родственников и близких. Лишь полгода довелось ей носить оружие в руках, но сохранение памяти о подругах и товарищах по войне, о бойцах и командирах легендарной воинской части легло в том числе и на её плечи.

Полгода — это совсем немного, но полгода войны, стоившие жизней, здоровья, счастья многих, полгода во имя свободы и независимости Советской Родины, которую все они горячо любили, — такие полгода значат больше, чем иные десятилетия.