Я волнуюсь, как первокурсник, когда иду на интервью к Scorpions: данные седые рокеры годятся мне в деды. А через два часа под сценой я ору вместе с залом их забойное «Rock my car», передаёт «РИА Крым».

С LP мы говорим об однополой любви и на камеры насвистываем вступление к её «Other people». На концерте Би — 2 я жду кричащих девочек-подростков и с удивлением вижу в фан-зоне спокойных взрослых людей.

Мне 32. Я из того поколения, которые гуглят, что такое сермяжная правда и что такое кринж. Для меня на одинаковом расстоянии – да, чуть дальше, чем вытянутая рука — и люди 40+, и те, кто уже родился в этом тысячелетии.

Они одинаково близки и одинаково далеки.

Если уж и разделять людей на условные поколения, то делать это проще по песням и музыке. С нами те, кто включал на школьных дискотеках «Отпетых мошенников» и первый раз целовался под Тату.

Для меня Высоцкий — гениальный поэт. Мне проще почитать его, а не послушать песню под гитару. Для меня Моргенштерн — это в первую очередь песня Rammstein, а уже потом модный рэпер.

Впрочем, он уже и не рэпер, практически. Он — тавро. Самый старый из совсем молодых. Единственный, кого знают взрослые и которым клеймят все подрастающее поколение.

А слушают ли его тинейджеры (слово из молодежных передач 1990-х)? Спускаясь во двор, слышится, как 14-летние мальчики и девочки включают что-то уже совсем неведомое, а значит – априори плохое. Как Rammstein для моих родителей.

Да, данные подростки многого не знают, они не подойдут, стреляя сигарету (о Боги, они уже курят!), приговаривая: «Дай папироску, у тебя штаны в полоску». Они не понимают, что в дальних поездках саундтреком к дороге обязательно должна быть «Я сам себе и небо, и Луна». Вполне вероятно, что они понятия не имеют, кто такой «Товарищ Са… ах какой человек!»

Однако они не знают этого, не потому что тупые, а потому что желают смотреть, слушать, читать. Другое и про другое. И у них есть выбор, которого не было ещё даже у моего поколения. Я знаю наизусть «Иронию судьбы», однако желал ли я изучать её? Просто тогда ещё единственный телевизор показывал три канала. Хочешь — не хочешь, а посмотришь про алкоголика Лукашина. (Видите, а более старшее поколение относит его к выдающимся, честным людям, нашедшим свое счастье, пусть и столь новогодним образом.)

Возможно, весь этот наш культурный код и строился на том, что у всех были одинаковые югославские стенки, среди которых стояли одинаковые сборники Пушкина, а телевизор показывал одинаковые фильмы…

Дети перебесятся, успокоятся, а там, глядишь, и посмотрят того же «Ивана Васильевича». Услышат «Звенит январская вьюга». Может быть, даже до «Сказочной тайги» Агаты Кристи доберутся.

Они будут говорить теми же цитатами и научат нас новым. Хорошее-вечное-доброе обязательно попадет в них. А если не попадет, значит, не такое оно хорошее и вечное.