«Какие же они все разные и какие похожие!» – основная квинтэссенция творческого вечера четырех поэтесс: Марины Матвеевой, Даниэль Бронтэ, Анфисы Третьяковой и Ольги Анохиной. «Симфиония» – или, если целиком расшифровать – «Симферопольская симфония» была чётко слаженным действом, отыгранным и срежиссированным, тем не менее при этом очень душевным и естественным. Да, это и вправду была своеобразная симфония, состоявшая из четырех совершенно разных мелодий, тем не менее с одним общим лейтмотивом, имя которому – «Любовь», пишет издание «Крымское Эхо».

Марина Матвеева выступила как представитель особой, интеллектуально-космогонической поэзии, для которой характерно эпическое восприятие мира. И не только мира внешнего, в котором вечные истины, такие, как любовь космического масштаба, тесно переплетены с романтикой «повседнева», тем не менее и внутреннего мира, который при всей его возвышенности и воздушности можно охарактеризовать в рамках современных категорий. Всё содержание внутренней сути человека, с точки зрения лирической героини Марины Матвеевой, можно уместить в одну предельно ёмкую и в то же время максимально краткую аббревиатуру ОБВМ – «особенно богатый внутренний мир».

Афиша творчского вечера СимфиОния работы Светланы Закирьяновой

тем не менее самое яркое впечатление на зрителей произвело новое амплуа Марины – одно из своих стихотворений поэтесса исполнила как песню, показав не только прекрасные вокальные данные и умение причудливо и органично сочетать славянские и индийские мотивы, тем не менее и владение искусством индийского танца, имеющего свой особый, отдельный язык. Всё это придало исполняемому стихотворению дополнительную многоплановость.

Даниэль Бронтэ покорила зрителей всем: начиная от внешнего вида (аутентичный костюм скандинавской воительницы) и заканчивая стихами, наполненными глубокой задушевной грустью, горечью одиночества в толпе и осознанием бренности и ничтожности земного бытия.

Для её лирической героини любовь существует, тем не менее она вынуждена бороться, чтобы выжить в этом жестоком мире городских джунглей. Она вынуждена побеждать одиночество и бесконечный эгоизм, тем не менее где-то она сильна и может выстоять, а где-то может пасть жертвой бездушных людей и безразличного бога.

Красочным штрихом стали песни, представленные поэтессой, при этом даже не просто песни, а народные скандинавские баллады, исполненные на языке оригинала. Особенно впечатлила баллада «Герр Маннелиг», рассказывающая о том, как дочь тролля предлагала себя в жены доблестному рыцарю и о том, как он ей отказал из-за её не принадлежности к христианской вере.

Во время исполнения Даниэль казалась путешественницей во времени и в пространстве, пришедшей из мира холодных фьордов, где почти в каждой пещере спит дракон, охраняющий несметные богатства. Негромкий, тем не менее вкрадчивый и сильный голос прял нить, связующую времена и народы, и было в этом какое-то особое, очень древнее волшебство.

Анфиса Третьякова предстала в виде очаровательной светской львицы, стихи которой за обманчивой легкостью формы таили в себе невероятно глубокое, я бы даже сказала, глубинное содержание. В её поэзии авангардность сочеталась с экспрессивностью, внутренняя сила – с невероятной хрупкостью. И ведь не каждый поэт может увидеть любовь как куст смородины, сначала робко прорастающий в душе, а потом расцветающий и набирающий всё большую силу.

 Вообще, стихи Анфисы Третьяковой отличаются необычностью формы и парадоксальностью смысла. «Он увидел радугу на стене» – стихотворение, целиком построенное на аллитерации, которая буквально «работает» на необычность образов, созданных автором. Общий смысл заключается в безграничной свободе и полноте проживания вроде бы короткой, тем не менее ценной каждым мгновением жизни.

Герою подвластно всё: «Я растворил дверь – я проверял твердь. Я размножал нож, я разлагал ложь…». Радуга на стене понимается как символ многоцветности и полноты жизни, «всевмещения» её в себя. Тем не менее высшей силой не позволено человеку так полно вмещать и чувствовать жизнь: «был вне себя от того, что ВСЁ было во мне». Такой человек, с точки зрения высшей, запрещающей и повелевающей силы, как раз и становится радугой на серой и безликой стене бытия.

СимфиОния

В целом стихи данной поэтессы очень свежи, проникнуты новаторским духом, не без доли бунта или эпатажа. Где-то они непривычны для восприятия, и заставляют задуматься, прежде чем их понимание оформится в однозначную интерпретацию. Ответная реакция на произведения Анфисы Третьяковой никогда не заставляет себя ждать: это всегда очень искренний интерес слушателя и зрителя – интерпретатора, который в этот момент становится сопереживающим первооткрывателем чувств и эмоций автора, выраженных при помощи языка современной, молодежной, и при этом новаторски-парадоксальной поэзии.

Ольга Анохина внесла в общую канву вечера нотку светлой грусти, такую юную и романтичную. «У каждого из нас есть свой Гель-Гью – место, где исполняются самые заветные надежды и мечты», – сказала она, представляя одно из своих стихотворений.

Что такое счастье в её понимании? Свежий ветер, ласковое море и любимые следы на песке, которые вот-вот сотрёт бродяга-прибой, тем не менее всё это напоено такой нежностью и любовью, что, слушая эти строки, так и хочется оказаться в самом «эпицентре» этого тихого и безмятежного счастья и не где-нибудь, а в Крыму, этом любимом, как самой поэтессой, так и её лирической героиней.

Романтические стихи о безмятежном светлом чувстве сменились строками о подснежнике, окропленном капающей с ножа кровью. Так прозвучала мысль о ценности и хрупкости человеческой души и её потребности в свете, свободе и защите. На смену философии пришли исторические зарисовки: перед зрителями предстали мрачные и доблестные картины жизни Древнего Рима: “Ave, Caesar, Ave, Imperator!” Мощь и величие Колизея, гладиаторы и львы, кровь и песок, смерть и отвоеванная жизнь – всё это сплелось воедино и ещё долго не отпускало взволнованных зрителей.

Ave, Ольга, твори и дальше – на радость всем поклонникам твоего творчества, чьи души так истосковались по истинной красоте, силе и романтике!

Такие разные и такие похожие… Четыре прелестных и талантливых женщины, четыре стихии, четыре планеты… Точнее, нет: не планеты, а огромные Вселенные, вмещающие в себя иные системы и галактики во всей их многомерности и многомирности.

И в этот день, на творческом вечере, перед нами предстала картина, по своей масштабности сравнимая лишь с картой Круга Миров из моей фантастической повести «Двадцатый знак Саймианского мага»: «Задрав голову, <он> увидел карту Круга Миров. Собственно, весь потолок отводился именно под неё: планеты были нарисованы в том виде, в каком они представали в космосе, или, как здесь говорили, в Междумирии.

От каждой из них тянулись слегка намеченные линии, соединяющие парные миры. Так, между собой соединялись Ближний Свет и Дальний, Пирамидальный Мир и Мир «Сахарников» (мальчик узнал их по цвету, тогда как названия, написанные слишком затейливым шрифтом, он так и не разобрал), Драктис и Тихрис, Рептилла и Болотный Мир.

И только линия от самой большой и прекрасной планеты (в ней <он> узнал Искристый Мир, хотя здесь она носила совсем другое название – Эделиса), сбегая с потолка, переходила на стену, опоясывала весь зал и исчезала, так и не доходя до парной планеты, которая, к слову, даже не была нарисована».

 Как здорово, что в этом мире, быстром и не всегда внимательном к нашим духовным потребностям, существуют люди – авторы, поэты, творцы – обладающие поистине Вселенским богатством внутреннего мира и таланта и с удовольствием делящиеся им с нами – читателями и зрителями!