Об этом пишет издание «Крымское Эхо».
рецензия
Все мы хорошо знаем русскую классическую литературу. А вот как обстоят дела с творчеством современных авторов, особенно крымских? На этот вопрос нельзя ответить однозначно, однако одно можно сказать наверняка: современная крымская литература вызывает несомненный интерес у молодежи.
25 сентября 2019 года в «Крымской республиканской библиотеке для молодежи» в рамках литературного проекта «Свежая строка» состоялся творческий вечер с известной крымской поэтессой Мариной Матвеевой. В креатив-центре «Арт-Хаб» автор презентовала свою поэтическую книгу «Солнечное дно» (Симферополь, «Ариал», 2019).
Стихам Марины Матвеевой свойственна макрокультурность и поистине космическая эпичность. Взять хотя бы первую часть книги под отнюдь не случайным названием «ПалеоЛит». Стихи, собранные в ней, говорят о вещах, актуальных для человека с древнейших времен и по сей день: любви, душевном тепле и внутренней гармонии.
Афиша мероприятия
в результате, в стихотворении «Вновь по улицам города возят мессу…» мастерски направлено ощущение одиночества в толпе и потерянности из-за своей отличности от потребительской серой массы: «Не рыдаешь без сумки из крокодила… А всего лишь гердыня – и ищет кая ». Однако в этом обществе вечных менеджеров трудно найти настоящую любовь. И даже фляга пуста, и «Нечем даже полить тебя, цвет без сада», т.е. трудно отыскать в себе светлое и прекрасное, ибо век потребления намертво выхолащивает душу и «Нечем было б утешиться, кроме вер», и лирическая героиня всё ещё верит, хотя близка к тому, чтобы отчаяться, оттого так кричит её душа: «Вновь на улице города злая Герда раздаёт нам визитки… «Какого Кая?».
Речь автора очень богата окказионализмами, которые служат цели передать отчаяние мыслящего и ощущающего человека в среде, озабоченной лишь одним – «питаться, а не пробовать», копить материальное, а не духовное. Так интересен словотворческий ряд: «менеджрица» (жрица в «обществе менеджмента»); «менеджируешь» (жировать – «как сыр в масле кататься» в потребительской среде или расти, тянуться вверх ради самого роста, не принося плодов) и «менеджаровня» (даже лето в этом обществе «неандертальцев» не может быть обычным – солнечным и теплым, приносящим простые человеческие радости – оно иссушает, лишая жизненных сил и надежды).
Контраст между тотальной безнадежностью и обретаемым теплом очень ярко показан в стихотворении «Туча-ча-ча танцевала в лучах». Главная героиня готовится на отчаянный шаг, и рядом нет никого, кто мог бы ей помешать его совершить. Эта душа до самого конца жаждет быть согретой и утешенной: «Мёрзла у дома, в облипке из лохм, реинкарняжка в углу, – о не отысканных тёплым теплом, о незнакомых теплу».
Однако это тепло и утешение она может получить совсем не от человека, а только лишь от святого Николая, которому подвластно и это чудо: «А под окном у святого из плеч два одеяла росли». Автор и здесь не изменяет себе, обращаясь к своему уникальному дару словотворчества, усиливающему впечатление обреченности и одиночества: «бомжий прикид», «реинкарняжка», «(к столбу льнула) фонарью», «выраздеть (чью-то судьбу)».
Общее фото после презентации
Передаче этого настроения служит и образная система: в самый трудный момент рядом с героиней только силы природы: туча, которая танцует ча-ча-ча, аплодирующий гром и ночь, вызывающая на бис, угол дома, который «встряхнулся спиной и потрусил через парк».. И при всей эмоциональной жесткости такой картины она буквально пропитана элегическим настроением и тончайшим лиризмом: «Туча-ча-ча танцевала в лучах звёздных, в прозрачной пыли. В каждой дождинке сгорала свеча, не достигая земли».
В результате, учитывая общее впечатление одиночества и потерянности стихотворение всё же пронизано ощущением теплоты, пусть даже и обретенной не в этой жизни.
Тема памяти была актуальна для многих русских поэтов. Так нам никогда не забыть Ахматовского «Память о солнце в сердце слабеет». У Марины Матвеевой тема памяти также разработана очень тщательно, обретая некое самостоятельное личностное начало: «Память, ты, наверно, человек. Однако не тот, который я, – другой».
Его задача, а точнее – работа, нестандартна, он обречен на «ад одного и того же»: беспрерывное повторение одних и тех же мелочей, совершенно не значимых не только в мировом, однако и в индивидуально-человеческом масштабе: «Он зачем-то драит коридор – совершенно чистый. Из вериг у него кроссовки. Каждый шаг – будто семимильный миллиметр»; «Вспоминает маму – не свою. Старого любовника – ушёл десять лет назад…. Прежнего начальника – орал ни за что… Пятнадцать лет назад».
В своих воспоминаниях «человек-память» всегда прав, в своих мыслях он наказывает былых врагов, однако время течет и непрерывно меняется, как река Гераклита, и боль от старых ран неизбежно теряет свою остроту, и самым главным, тем, что и вправду стоит хранить, становится тепло и самая искренняя любовь: «Память – это мёртвый человек, и в раю скучающий по мне». Столь же глубоко тема памяти раскрыта и в стихотворении «Спириты».
Автор говорит что для настоящей жизни мы во многих случаях берем силы из прошлого, не помнящего боли и поражений: «Прошлое… Дай мне ещё молока! Я ведь дитя – в оболочке суровой, важной и нужной, и мудрой такой». Однако вместе с тем так хочется пожить, не вспоминая о былом: «Прошлое! Мама! Друзья и враги! Дай вам от нас хоть минуту покоя», поскольку не всегда оно настолько сильно, чтобы им можно было жить всегда: «Бог! Помоги им, хоть чуть помоги: каждый – такой же, такая. Такое…»
Говоря о глобальной, почти космической эпичности поэзии Марины Матвеевой, нельзя не вспомнить стихотворение «Судьба пошла наискосок, и линий…». Плоские ладони без начертанных на них линий уподоблены синему небесному потолку, «за коим Бог скрывает их немыслимые ярды – клубков таких, чтоб вышивать миры». Судьбы отдельных людей при этом не более, чем «шарики на том бильярде, на коем и планеты как шары».
Идеальный возлюбленный для лирической героини – человек с яркой, необычной судьбой, с «неплоскими руками, сюжетными, как тканый гобелен. На нем изображён тот самый камень, что трёх дорог начало». Он сам отнюдь не рыцарь, однако идёт за ним, уподобляясь тому в «бессмертническом» риске жизнью и славности подвигов.
Поэтическая книга Марины Матвеевой «Солнечное дно»
Нити судеб героев перепутаются волей рока или высших сил, и будут настолько прекрасны, что даже Бог украсит ими свои одежды. Всю глобальность и эпичность данной картины автор передаёт через описание природных катаклизмов, которые произойдут при встрече этих двух влюбленных: «Мы встретимся – и спутает котёнок, ручной бесёнок, два клубка, и так, что потолок небесный брызнет тёмным, а солнце звякнет оземь, как пятак».
Автор передаёт мысль что и сами эти люди наиболее необычные, и судьбы их яркие – достойные быть особо отмеченными, а не просто затеряться между иных «шариков» космического бильярда. Именно таковой должна быть настоящая любовь в понимании автора.
Любовь и должна быть такой – ни на жизнь, а на смерть – заявляет автор в стихотворении «Над телом», заставляющем вспомнить о этом шедевре, как роман Ф. М. Достоевского «Идиот». Стихотворение представляет из себя монолог купца Парфёна Рогожина над телом убитой им Настасьи Филипповны.
Обращаясь к князю, он противопоставляет себя ему, отмечая у себя не достоинства, а грехи и пороки «Почему твоя Настасья, светлый князь, не свенчалась-та с тобою, а ко мне, сластолюбцу и мерзавцу, понеслась?...». При этом его любовь выглядит более естественной и искренней, а порывы – благородными. Отмечая фатальность выбора героини, он называет себя её спасителем: «Я бы мог, да вот не вышел розой бел... Ей мое у – сердье к сердцу не пришлось. Так гляди теперь – я душу проглядел... Да, я спас её. Как мог. Как мне далось».
При всей обращенности поэта к классике, её стихи наиболее современны и своевременны, они буквально не то, что вписаны, а буквально «вплавлены» в реалии нашего скоростного и во многом жесткого и жестокого века. Однако эта же «брутальность» эпохи вовсе не мешает героям жить, любить и тянуться к свету.
В результате, в стихотворении «LOVE SAPIENS» подробно исследуется суть «человека любящего» как единицы мироздания. Только автор акцентирует внимание на том, что истинная любовь должна быть многогранной, а не «духовной любовью-калекой». И при этом возлюбленный лирической героини глобален, велик в космическом смысле: «Разгоняется кровь и – с трамплина! свечой! – в тихий омут. Поделим с тобою мы сферы влиянья на Вечность: ты пишешь во мне – я зову тебя Музом….». Любовь и вдохновение здесь сплетены воедино, как, собственно, и должно быть, если речь идёт о настоящей поэзии.
Вторая часть книги носит название «Квантовая лирика». И и вправду, лирика Марины Матвеевой в прямом смысле может быть названа «квантовой», так как инструментом выражения мысли, оболочкой образов служит не только само слово, однако и его части, которые можно считать своеобразными квантами мысли: «однако как будто и воздух словотворный разбит на колы и осинки, и у каждого – свой, и у каждого создан фазо-трон. Троно… фас! (Трон – от слова «Не троньте!»)».
С коллегами по творческому цеху
И сами чувства, также разложенные на составляющие, становятся предметом особой «лироэпики», которая глобальна по масштабам своего влияния на человеческую душу: «Блеском квантовой лирики лаковый зонтик сто вторую по счету накрыл Хиросиму». И сам поэт при этом также ощущает себя своеобразным атомом, подчиняющимся вселенским законам: «Я стараюсь бежать… однако из лироизвилин не выводят и тысячи смелых попыток. Я как маленький атом, который разбили, расстреляв без суда моего Демокрита».
Миссия поэта – вообще особая тема в творчестве Марины Матвеевой. Особенно ярко это проявляется в стихотворении «Расплаканная словь поэтящей души, где урвала любовь – вцепись и опиши», вместе с тем описанная любовь должна выглядеть как мечта, выше и сильнее которой нет: «любовь, старалась улететь, захлебывалась в… Из проточелюстей выплевывалась ввысь. И всё же спаслась, взвилась поверх стволов!».
Однако поэт должен описывать не только возвышенное и прекрасное, однако и то, чему имя Тоска и Боль: «Восторженная гнусь поэтящей души, где урвала войну – вцепись и опиши. Где голод и чума, где молятся всуе». Поэт и его Вдохновение – это две «взаимосопутствующие» величины, и один не может существовать без другого: «И так оно летит, покрытый в ночное время скат, со звёздами в горсти, с луною у виска. И так оно плывёт, полнеба загребя под волглый свой живот: «Куда я без тебя?»
Автор во многих случаях затрагивает вопрос о восприятии обществом женщины-поэта, вообще умной женщины в современном обществе. В результате, в стихотворении «Взгляд» Марина Матвеева описывает два типа поэтесс. Первым, красавицам, пробить себе дорогу на «литературный Олимп» гораздо проще именно благодаря броской внешности: «а всякий редактор вспечатает данную – за взгляд её глаз, за ресниц трепетанье, за то, что и быть ей не надо поэтом».
Девушки-поэты, не считающие красоту своим главным достоинством, гораздо более глубоко и тонко ощущающие натуры. Они «не плачут. Они наблюдают. За взлётом. Пареньем. Паденьем. С балкона. После чего, чтобы своевременно руки подставить, за ворот схватить, оторвать от флакона», то есть их миссия намного шире и значительнее. Они призваны вникать, наблюдать и спасать тех, кто к перечисленному не способен. Именно в этом их сила: «У той, кто сама, всё сама, без дивана – другая душа… что там кровь! – сухожилья другие… Таких не заманишь нирваной. Таких не убьёшь…».
В каком-то смысле здесь раскрывается известное утверждение что «красота спасёт мир». Ведь и сам Ф. М. Достоевский здесь говорил о красоте внутренней. Продолжая данную мысль, Марина Матвеева говорит что пока другие смотрят на внешнюю красоту, поэтессы, обладающие красотой внутренней, «исподволе наследуют Землю».
Доля истинного таланта тяжела, ведь душа его хрупка и ранима. Об этом автор пишет в стихотворении «Размыкайся и смыкайся, кольче жизнесмерти в изначальной дали…» однако, как тут же замечает поэт: «У кого-то сердце – колокольчик, у кого-то – колокол из стали». Таких людей мир одаривает щедро: «Как шахтер, дробящий пятилетку, как ребёнок, видящий стоглазо, как игрок, срывающий рулетку, мир – любитель дать всего и сразу».
По этой причине и гений должен брать от него по максимуму, не размениваясь на мелкое и лживое одобрение «молчеи с ногами». Если же поэт и вправду щедро одарен миром и Богом и не принимает во внимание мнение и вкусы бездарной толпы с усредненным сознанием, то он должен радоваться. Как пишет автор: «Ещё одна харизма выбита из вязкого топтанья. Однако не выбита из Божьей длани! И её, оправленную в память, ваше ничего уже не ранит».
Говоря о языке автора, можно сказать, что она творит не только поэзию, однако и самое язык, используя весь его богатый потенциал. Её стихи наводнены необычайно ловко «скроенными и сшитыми» окказионализмами, временами настолько странными по своей структуре и заложенным в них смыслам, что кажется, будто для их верной интерпретации необходим особый толковый словарь…
Ан, нет! «Матвеевский русский» понятен сам по себе, из контекста, ведь его единицы образованы по уже существующим в языке правилам и законам. Взять хотя бы такие слова, как «небья (манна)», «грязь-тоска», «(за детей) прогиБАМы», «(после) отшколки» (в значении – «обучения, муштры»), «Ан-стих-рист», «(Моя ты) плакость», «(на капельку) сердше, (чем сердце)», «аксиомудрец». Марина Матвеева – не просто поэт, это мастер-виртуоз, который не только свободно живет и творит в мире родного языка, однако и конструирует в нем собственные, совершенно новые миры слов и форм.
И при всей своей склонности к словотворчеству автор также обращается к наследию предков, используя формы древнерусского языка: «инда», «жено», «забытыя», «монаси» (вместо) «монахи», «лепо» в значении красиво». Всё это органично вплетено в причудливую поэтическую ткань и представляет из себя как бы единое целое с лексикой, обозначающей современные реалии и индивидуально-авторскими окказионализмами.
Следующая часть книги называется «Антилегендный человек». Само название, как мы видим, представляет из себя окказионализм, созвучный прилагательному «Интеллигентный». Так каким же видит человека и его предназначение Марина Матвеева?
В первом же стихотворении «Там – спят, здесь – спят…» утверждается мысль что человек думающий, ощущающий, одаренный большим сердцем – одинок и неприкаян в том огромном и недружелюбном мире, где всё вроде спокойно, где «Там – спят, здесь – спят…». Однако спокойствие это проистекает от внутренней глухоты и равнодушия: «Там – слеп, здесь – глух…».
И хочется такому человеку отболеть чужими страданиями, подарить миру то важное и исцеляющее, что его спасет «Хочу – сама! Ближнего любить и добро творить.», а вот не выходит «А мне – сума: от себя дарить – нечего дарить!» ; «А мне – тюрьма: от себя любить – прочь, постылая!», а всё почему? Потому что хотя такой человек и должен чувствовать себя великим, он всё же ощущает себя маленьким и ничтожным: «Гордыни грех? Умаление – дальше некуда: весь человек – точка. Даже и не молекула».
Столь же необыкновенно, как и разные пласты родного языка, в текстах автора переплетены и различные мировые религии – христианство, буддизм, индуизм и кришнаизм. На страницах книги мирно уживаются: христианский Бог — «Он, первыми спасший разбойников да блудливых, сборщиков податей-взяток, создав святых первых – из них. Не изведавших о прекрасном!» и «Арджуна, первым испивший мёртвой воды»; «Христос изнутри. А точней – ХрИстина» и «Буддушка».
Всё это свидетельствует что, учитывая многообразий верований, которые человек может избрать для себя, душа его много шире и универсальнее любых догматов и канонов: в ней вечно тяготение к гармонии, любви и доброте. Такое тяготение всемерно и всемирно, существуя вне зависимости от того или иного вероисповедания.
Эта мысль очень хорошо прослеживается в стихотворении «Духовные люди». В нем автор размышляет о так называемой ложной духовности, когда «Когда ты духовен, то всё тебе боже – и гибель детей, и бабьё в камуфляже… Духовные люди, подайте мне ножик – пускай моё сердце на жертвенник ляжет!». Истинная духовность, по мнению автора, состоит не в возвышении над чужим горем, а в реальном спасении и исцелении. Лживая же духовность, может лишь покупать и продавать: «Духовные люди, подайте мне денег – слаба. Не осилить духовное счастье».
«Жизнь – жива!», «Человек – это радость природы, её печаль», — провозглашает автор, призывая искать гармонию прежде в самих себе, поскольку это и есть настоящий духовный труд и истинное духовное счастье. И такому человеку со светлой, болеющей за всех душой совершенно чужды кровь, смерть и война: «Я – не для победителей. Для миротворцев – я. Небо, возьми в Спасители маленькую меня…». При всей противоречивости освещаемой темы истинная духовность для автора – естественное начало, неотъемлемое от человеческой природы.
Четвертая часть книги носит название «Эгоисконное», повествуя о сути каждого человека, его индивидуальном внутреннем «Я». По своему глубинному смыслу это любовная лирика, только особенная – также в своем роде квантовая, где в роли квантов имеют возможность выступать и изображенные чувства, и разные ипостаси любимого человека.
В результате, в стихотворении «Отдохновение воина света» лирический герой предстает не только как обычный человек, однако и как «бесценный. Дивный ангел, охранитель …», чье сердце, «перемученное в совесть», бессильно перед холодным и равнодушным миром. Забыть о чужом страдании и забыться самому кажется ему чем-то совершенно немыслимым и из ряда вон выходящим: «Для него принятие решенья о «забыться» – хуже, чем во тьму. Самое святое прегрешенье… Я его не знаю, почему». Земные же потребности наиболее скромны. Это столик, «маленький, похожий на мольберт» и «шоколадка малая из странствий».
Однако, тем не менее, именно он такой, нуждающийся в малом и одновременно носящий на своих плечах всю боль мира, и дорог лирической героине: «Я не знаю, где я в нуль-пространстве, однако сегодня я хочу в тебе».
Лирическая героиня Марины Матвеевой – это целый макрокосм, заключенный в одном человеке, стремящийся к высоте, прежде всего. в самом себе: «Я так огромна – эпически: все во мне боги, демоны, цверги, валькирии, воинства стоны… Только на поиск всего подвигает немногих – ищут одно. И едва ли найдут – в легионах».
А её возлюбленный – под стать ей самой: истинное совершенство: «А я скажу тебе: ты просто бог языческого древнего разлива. Не до бровей, где от тебя, с тобой через тебя мне всё насквозь красиво. С тобой мне даже камень оживёт, чтоб умереть и бабочкой родиться. И даже сердце не кричит – поёт, когда болит исклеванною птицей».
Заключительная часть называется «Солнечное дно», то есть она дает название всей книге. Стихи, собранные в ней, рассматривают человека столь же глобально и философски, как и предыдущие три части. В результате, в стихотворении «Ох, богатый внутренний мир» автор говорит о сложностях и склонности к противоречиям, являющиеся неизбежным следствием внутреннего духовного богатства: «И хочется обычную сосиску на пышном Валтасаровом пиру, и хочется в бомжатнике голодном обычных соловьиных языков… ОБВМ, ты делаешь свободным от тех, которых не было, оков».
Однако, как бы там ни было, богатство внутреннего мира – это вселенская широта и свобода, которые не всякому по плечу: «Ты – пламенное море! Не солнцу умещаться в берега! …Веками животы с грудями спорят и думают, что души их, ага».
И в этой части книги вновь перед нами предстают лирическая героиня – «Королева и в клетке со львом – королева» и её возлюбленный – лев, который, учитывая «залепленную репьями гриву», всё равно остается царем, а в человеческой ипостаси – настоящим мужчиной, которому ««внутренний мир», а не кожа, дороже…», то есть внутренняя красота для него важнее внешней, а это и есть самое важное для лирической героини, которой по плечу и по сердцу любые, даже самые фантастические (опять-таки внутренние) перевоплощения: «Мне не трудно – лисою, совою, гюрзою – Самому хоть до пары эдемскому змею. И равны мне миллениум с палеозоем. Несъедобною только я быть не умею…».
Эпический взгляд на жизнь, смерть, на самое мироздание – вот что отличает стихи Марины Матвеевой и делает их тем, чем они на самом деле и являются: сокровищницей «над-мудрости», воспитанной и взращенной в себе миллиардами предшествующих поколений. Её герои (мужчина и женщина) – это не просто спасители, это настоящие целители мира от всех его болей и шрамов: «Всё равно на жизнь – по-хорошему! Всё равно на смерть – свысока! …Вот лежит Вселенная брошенно поблизости от несвятого виска».
А если учитывать ещё необыкновенную экспрессию образов и поэтического языка, то можно твёрдо сказать: перед нами не просто Поэт, а Бог-Основатель своей особой поэтической Вселенной, каждый из миров которой суть множество и многогранность.
