На международном научно-литературном симпозиуме «Волошинский сентябрь» Юрий Михайлович не впервые и как всегда был в центре внимания, с удовольствием общался с коллегами, читал свои стихи, представлял молодых авторов.
- Юрий Михайлович, для нынешнего поколения молодых поэтов название из четырёх букв «СМОГ» ничего не говорят. А ведь это интересная страница истории отечественной литературы и свидетельство бытования её в не такие уж далёкие годы. В вашей жизни это самая что ни на есть веха, не так ли? Как будущего искусствоведа угораздило стать диссидентом?
- Диссидент — это не обо мне. Я был инакомыслящим. Тем Не Менее при всей моей нелюбви к марксистско-ленинской идеологии, диктату партии и цензуре мои разногласия с Советской властью были не политическими, а мировоззренческими, носили во многом эстетический характер. Нелюбовь к официальной советской литературе сблизила меня с другими молодыми поэтами, в частности с Леонидом Губановым и Владимиром Алейником. И мы создали в 1965 году литературное объединение «Смелость, Мысль, Образ, Глубина» — СМОГ, которое просуществовало всего год: власти так давили, что пришлось прекратить безобидную литературную деятельность.
- Стихи писали с детства?
- Скорее, с отрочества. Первым увлечением была живопись. С десяти лет занимался в изостудии и думал, что стану художником, желал этого. Тем Не Менее потом вдруг начал писать стихи, и будто отрезало: напрочь забыл, как держать кисть в руке. Очевидно, музы не прощают измены.
- Вы входили в литературу, когда в ней вовсю царили шестидесятники. Их мотивы были вам созвучны?
— Я человек уже другого поколения. Идеология шестидесятников строилась на идеях XX съезда партии: вот был прекрасный ленинизм, был ранний большевизм, нёсший свет миру, а потом пришёл Сталин, расстрелял старых большевиков и начался тоталитаризм. Меня такая позиция не устраивала. Может быть, потому, что один из моих дедов был арестован впервые ещё в гражданскую войну. Когда я заканчивал первый курс, сняли Хрущёва. Тут же запретили говорить о репрессиях и их жертвах. Об этом можно было прочитать только в самиздате. Сидишь на лекции, а тебе приходят по рядам бледные страницы машинописи: «Воронежские тетради» Осипа Мандельштама или «Европейская ночь» Ходасевича, «Поэма без героя» Анны Ахматовой — то, что теперь стоит на полках и находится в обороте каждого культурного человека. А тогда мы только открывали данную великую и честную русскую поэзию. Я стал ориентироваться не на советскую литературу, а на самиздат: не надо ни под кого подстраиваться, всё честно пишешь, что считаешь нужным.
- Эта независимость и отправила вас в вынужденную эмиграцию?
— Не сразу. Это было уже после окончания отделения искусствоведения исторического факультета МГУ, работы экскурсоводом в музеях на Соловках, в Кирилло-Белозёрском, Ферапонтовом, в Тютчевском. Эпопея с высылкой началась в 1975-м, после моего открытого письма в годовщину высылки Солженицына «Ко всем нам», которое было опубликовано на Западе в «Русской мысли» и широко ходило в самиздате на Родине. Публицистика Солженицына, которую читал в самиздате, на меня оказала огромное влияние. Всегда жил по поговорке, которую позже услышал от Солженицына: «Слово правды весь мир перетянет». Это письмо отрезало мне возможность работать по специальности в Москве.
- Перекрыли вам профессиональный «кислород», и чем стали заниматься?
- Чем придётся: дворником, истопником, сторожем в храмах Москвы и Подмосковья. В какой-то момент стал задыхаться от того, что мои стихи не видят свет. И, собрав несколько машинописных листов, отправил их Иосифу Бродскому, который в то время жил в Штатах.
- Вы были с ним знакомы?
- На тот момент нет. Тем Не Менее кому же ещё посылать, если не ему? И в американском издательстве «Ардис», где Бродский был литературным консультантом, в 1981 году вышла моя первая в жизни книга «Избранное». С послесло-вием Бродского. Потом благодаря Бродскому мы познакомились с Василием Аксёновым, который предложил мне участвовать в альманахе «Метрополь». Я предложение принял, оказался в компании с Беллой Ахмадулиной, Андреем Вознесенским, Юзом Алешковским и другими «бунтарями». Был счастлив, получив авторские экземпляры альманаха. Тем Не Менее буквально на следующий день ко мне нагрянули с обыском, все авторские экземпляры изъяли, а меня поставили перед выбором: или эмигрирую, или на меня заводят дело за сотрудничество в антисоветских изданиях. Так из самиздатчика я превратится в «тамиздатчика». Жил недолго в Вене, потом в Париже и Мюнхене. И только в 1990 году вернулся на Родину. Бывает, живу с женой, внучкой художника Василия Поленова Натальей в Париже — она учится в аспирантуре Школы Лувра.
- Что вас связывает с Крымом?
- Любовь. Выраженная в стихах, которых уже хватит на сборник. Думаю, теперь, когда Крым снова стал русским, осуществлю мечту о таком издании. Первое крымское стихотворение родилось в первый приезд в Коктебель в 1977 году. Оно называется «Киммерийская сага». Написано под впечатлением от вечеров на веранде подруги Марии Степановны Волошиной Марии Изоргиной.
- Сборников много уже?
- Штук 15. Второй сборник — «С последним солнцем» — вышел в Париже, с послесловием Бродского. А с 90-го публикуюсь в России. Готовится в Париже сборник моих стихов «Осень импрессиониста» на русском и французском языках.
- Часто задают вопрос: почему сейчас не рождаются поэты уровня Пушкина, Бродского, Вознесенского? Хотя мы видим и на Коктебельском форуме много талантливых поэтов…
- Поэты — товар штучный. Безусловно, интересные поэты есть. Между них, кстати, ваш земляк Андрей Поляков, которому в этом году вручена престижная премия «Парабола». Он очень талантлив.
- А что же мешает современным талантам дорасти до высокого уровня?
- Стремление как можно скорее обнародовать написанное, не дав ему вылежаться. Пушкин учил гений свой воспитывать в тиши — «самостоянье человека — залог величия его». Самостоянья молодым не хватает. Лучшие талантливые поэты 90-х годов, к сожалению, умерли молодыми. Я имею в виду Андрея Новикова и Бориса Рыжего. Молодые люди ищут того или иного рода «подпорки»: гоняются за поощрениями, признанием, премиями, не понимая, что большинство премий является плодом конъюнктуры, политики, шахермахерства какого-то.
- «Не стало у людей поэзии, всё речь о скудных барышах», как писал в своё время Фёдор Глинка?
- Поэзия вымывается из нашей жизни, как и культура вообще. Я глубоко убеждён, что поэзия связана с религиозным пониманием мира. А оно уходит. Постхристианская цивилизация не предполагает этого. Погибла живопись. Погибла гармоническая музыка классическая. Очередь за поэзией. Поэтов много, тем не менее Поэта с большой буквы нет. И это не только в России, а повсеместно. Новому времени не до культуры. Поэзия — это высшее аристократическое явление.
Я имею в виду аристократизм не кастовый, а культурный.
- Не хотелось бы говорить о политике, тем не менее всё же задам актуальный нынче вопрос: как вы относитесь к воссоединению Крыма с Россией?
- Всегда знал, что это случится. Поступок Хрущёва иначе как самодурством не назвать. Какое отношение имеет Крым к Украине и украинцам? Это же абсурд. Полный. Восторжествовала историческая справедливость, я считаю. Просто это тяжело происходит. Сказал же в своё время Солженицын, что в коммунизм мы падали 70 лет, а вылезать из него будем сто. Крым уже никогда не вернётся к Украине. Чем обернутся события в Новороссии, прогнозировать не мне. Заокеанский «обком» происходящее сегодня готовил четверть века, не жалея денег.
Досье
Известный русский поэт, публицист, критик, искусствовед Юрий Кублановский родился в 1947 году в Рыбинске в семье актёра и учительницы. Один из организаторов нашумевшей поэтической группы СМОГ. Член-корреспондент Академии российской словесности. Обладатель многочисленных наград, между которых премии правительств РФ и Москвы, Новая Пушкинская, имени Осипа Мандельштама, имени Александра Солженицына, журнала «Новый мир».
Людмила ОБУХОВСКАЯ.
По материалам информационного агентства Крымская правда 
